Я получил письмо от м-м д’Юрфэ, в котором она просила меня уделить внимание М-м де ла Саон, жене генерал-лейтенанта, своего друга, которая приехала в Берн в надежде излечить свою болезнь кожи, которая ее обезобразила. Эта дама прибыла с высокими рекомендациями во все основные дома города. Она давала ужины каждый день, имея превосходного повара, и приглашала только мужчин. Она объявила, что не возвращает визиты кому бы то ни было. Я сразу отправился отдать ей мои реверансы, но какой грустный спектакль!
Я увидел женщину, одетую с наибольшей элегантностью, которая при моем появлении встала с софы, на которой до того привольно расположилась, и, сделав мне красивый реверанс, вернулась на свое место, предложив мне сесть рядом. Она видела мое удивление и мою озадаченность, но, сделав вид, что не замечает этого, начала обычный светский разговор. Вот как она выглядела.
Очень хорошо одета, кисти и руки открыты по локоть и очень красивы. Под прозрачным фишю видна белая маленькая грудь, вплоть до розовых бутонов. Лицо же чудовищное; оно внушает жалость, вызывая перед тем ужас. Оно представляет собой черноватую корку, неприятную, отвратительную, скопление ста тысяч бубонов, составляющих маску, идущую от верха груди вплоть до края лба, от уха до уха. Носа ее не видно. На лице видны лишь прекрасные черные глаза и безгубый рот, который она держит все время полуоткрытым, чтобы продемонстрировать два ряда несравненных зубов и разговаривать в очень приятном стиле, приправляя речь замечаниями и шутками наилучшего тона. Она не могла смеяться, так как боль, вызываемая контрактурами мускулов, заставляла ее плакать, но казалась довольной, видя смех тех, кто ее слушал. Несмотря на свое достойное жалости состояние, она обладала умом веселым и изукрашенным, тоном и обхождением истиной парижанки. Ей было тридцать лет, и она оставила в Париже трех детей малого возраста, вполне красивых. Ее фамильный дом находился на улице Нёв-на Малых Полях, ее муж был очень красивый мужчина; он любил ее до обожания и не отделил от нее свою постель; все военные почитали его за храбрость; но он, разумеется, должен был воздерживаться от поцелуев, потому что сама мысль об этом вызывала дрожь. Разлитие молока привело ее в это ужасное состояние при первых родах десять лет назад. Парижский Факультет тщетно прилагал усилия, чтобы избавить ее голову от этой адской чумы, и она приехала в Берн, чтобы отдаться в руки знаменитого доктора. который взялся ее вылечить, и она должна была ему заплатить только после того, как он выполнит свое обещание. Это язык всех эмпирических врачей, который обеспечивает им лишь доверие больного. Иногда они его вылечивают, но даже когда они не добиваются успеха, они все равно добиваются оплаты, легко доказывая, что он не вылечился лишь от собственной ошибки.
Между тем, во время прекрасной беседы, которую я вел с нею, появился врач. Она стала принимать свое лекарство. Это были капли, составленные им с использованием препарата ртути. Она сказала ему, что зуд, который ее беспокоит и который заставляет ее чесаться, как ей кажется, становится сильнее; он ответил, что она освободится от него только в конце курса, который должен продлиться три месяца.
– Когда я чешусь, – добавила она, – я остаюсь в том же состоянии, и зуд не прекращается.
Врач вилял. Я ушел. Она пригласила меня на все свои ужины разом. Я пришел туда в тот же вечер и видел, что она ест со всеми с большим аппетитом и пьет вино. Врач ей ничего не запретил. Я предвидел и догадывался, что она не вылечится. Она была весела, и ее замечания развлекали всю компанию. Я очень хорошо себе представлял, что можно привыкнуть видеть эту женщину без отвращения. Когда я поделился с бонной этой историей, она сказала, что, несмотря на свое уродство, эта женщина, благодаря своему характеру, может влюбить в себя мужчину, и я вынужден был согласиться.
Три или четыре дня спустя после этого ужина красивый мальчик, девятнадцати-двадцати лет, в лавке книготорговца, куда я ходил читать газету, сказал мне вежливо, что м-м Саон недовольна тем, что не имеет больше удовольствия меня видеть после того ужина.
– Вы знакомы, стало быть, с этой дамой?
– А вы меня не видели на ужине у нее?
– Да я теперь вас вспомнил.
– Я снабжаю ее книгами, потому что я книготорговец, я ужинаю там каждый вечер, и более того, я завтракаю каждый день с ней тет-а-тет, до того, как она сходит с постели.
– Я вас с этим поздравляю. Держу пари, вы в нее влюблены.
– Вы думаете, что вы шутите. Эта дама любима более, чем вы думаете.
– Я не шучу. Я того же мнения, что и вы; но спорю также, что у вас не хватит мужества, чтобы взять у нее последние милости, если она их вам предложит.
– Вы проиграете.
– Ладно, спорим; но как вы сможете мне доказать?
– Спорим на луи; но будьте скромны. Приходите туда ужинать этим вечером. Я скажу вам кое-что.
– Вы меня там увидите, и луи годится.