История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

В десять часов мне объявили о поверенном из Тюна. Этот человек, одетый по французской моде, в черном, серьезный, мягкий, вежливый, средних лет, мне понравился. Он был одним из советников правительства. Он захотел при мне прочесть письмо, которое написал ему г-н де Шавиньи; я сказал, что если бы оно было распечатано, я бы ему его не принес. Он просил пообедать у него завтра в мужском и женском обществе, и послезавтра поужинать с мужчинами. Я вышел с ним, и мы пошли в библиотеку, где я познакомился с г-ном Феликс, монахом-расстригой, скорее литератором, чем эрудитом, и образованным молодым человеком по имени Шмиц, который теперь хорошо известен в республике литературы. Ученый, занимающийся натуральной историей, знающий на память десять тысяч наименований различных раковин, меня утомил, так как его наука была мне совершенно чужда. Между других вещей, он сказал мне, что Аар, известная река кантона, содержит золото в своих песках; я сказал ему, что все большие реки его имеют, и он, мне кажется, с этим не согласился.

Я пообедал у г-на де Мюрэ с четырьмя или пятью самыми известными дамами Берна, и они показались мне, в основном, похожими на даму де Саконэ, очень любезную и образованную. Я бы поухаживал за ней, если бы подольше оставался в этой столице Швейцарии, если в Швейцарии может быть столица.

Бернские дамы недурны, хотя и без блеска, потому что правила его запрещают; они держатся непринужденно и очень хорошо говорят по-французски. Они пользуются очень большой свободой, и они этим не злоупотребляют, не считая некоторой галантности, оживляющей отношения, в которых соблюдается благопристойность. Я отметил, что мужья там не ревнивы, но стараются в девять часов быть дома, чтобы ужинать в семейном кругу. За три недели, что я провел в этом городе, лишь одна женщина, двадцати четырех лет, меня заинтересовала, по причине своих познаний в химии. Она была доброй знакомой знаменитого Бохераве. Она показала мне золотую пластину, изготовленную им в ее присутствии, которая до трансмутации была медной. Она заверила меня, что он владеет философским камнем; но она сказала, что он может продлить жизнь не более чем на несколько лет после века. Бохераве, по ее словам, не смог им воспользоваться. Он умер от полипа между сердцем и легким, до того, как достиг истинной зрелости Гиппократа, указанной в семьдесят лет. Четыре миллиона, оставленных им своей дочери, указывают, что он владел искусством делать золото. Она мне сказала, что он подарил ей манускрипт, в котором описан весь процесс, но она находит его темным.

– Опубликуйте его.

– Боже сохрани.

– Тогда сожгите его.

– Я не осмеливаюсь.

К шести часам явился г-н де Мюрэ повести меня смотреть военные маневры, которые проводят за городом граждане Берна, все поголовно солдаты. Я спросил у него, что за изображение медведя имеется на воротах, и он сказал, что «Берн» по-немецки означает «Медведь», поэтому это изображение имеется на знамени кантона – второго по значению, но самого большого и богатого. Это полуостров, образованный течением Аара, истоки которого находятся вблизи истоков Рейна. Он говорил мне о мощи своего кантона, его владениях, округах, объяснил, кто такой advoyè [26] ; затем говорил о политике, дав описание различных существующих здесь систем власти, образующих Швейцарское содружество.

– Я понял, – сказал я ему, – что кантоны, которых тринадцать, могут каждый иметь свою систему правления.

– Есть даже такой кантон, – сказал он, – у которого их четыре.

Но самым большим удовольствием для меня было ужинать с четырнадцатью или пятнадцатью мужчинами, – все сенаторы. Никакого веселья, никаких фривольных разговоров, никакой литературы – лишь общественное право, государственные интересы, коммерция, экономика, спекуляции, любовь к родине и обязательства предпочесть свободу самой жизни. Однако к концу ужина все эти несгибаемые аристократы начали оттаивать – sollicitant explicuere frontem [27] – неизбежное воздействие напитков, которым я также отдал дань уважения. Они начали с восхваления умеренности, но сочли мою чрезмерной. Они не принуждали меня, однако, пить, как русские, шведы, а также часто и поляки.

В полночь компания рассталась. Для Швейцарии час был поздний. Они меня благодарили и просили безусловно рассчитывать на их дружбу. Один из них, который до того был хмур, осудил республику Венецию за изгнание граубюнденцев, но, освежившись вином, попросил у меня прощения. Он сказал, что каждое правительство должно блюсти свои собственные интересы прежде иностранных, со стороны которых раздается критика его действий.

Вернувшись к себе, я нашел бонну спящей в моей кровати; я был очарован этим. Я осыпал ее сотней ласк, которые должны были убедить ее в моей любви и моей благодарности. Для чего нам стесняться? Мы должны считать себя мужем и женой, и я не мог представить себе, что настанет день, когда мы расстанемся. Когда любят друг друга, считают это невероятным.