История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

Я увидел женщину, очень хорошо одетую, в сопровождении девушки двадцати трех-двадцати четырех лет, которую, лишь скользнув по ней взглядом, нашел очень хорошенькой. Мать, поблагодарив маркиза Гримальди, представила дочь Розали, дав ей отчет обо всех ее уменьях, сказала, что она умна, заверила, что она будет ей верно служить и что она вполне достойно может выходить вместе с ней. Она умеет говорить по-французски, она найдет ее веселой и послушной во всем. После этого она сказала, сколько платила ей, помимо стола, дама, у которой она служила, и заключила просьбой не сажать ее за стол вместе со слугами, потому что единственная ее слабость — требование уважения. Ее звали Вероника. Розали, согласившись со всем, сказала, что желание уважения — это не слабость, потому что нельзя добиться уважения, не будучи его достойной.

— Я беру ее, и надеюсь, что она меня полюбит.

Вероника взяла ее руку, и Розали скромно и приветливо позволила ее поцеловать. Мать ушла, сказав дочери, что сразу отправит ей все ее пожитки, и Розали увела ее в свою комнату, чтобы начать давать ей свои указания.

Я счел необходимым выдать этому сеньору свою особую благодарность, потому что мне казалось очевидным, что горничная таких качеств была выбрана им более для меня, нежели для Розали. Я сказал, что не премину вернуть ему свои долги и выберу для этого время. Он ответил, что я легко найду его в его казене в Сен-Пьер де Арена, где частенько он и спит.

Глава V

Комедия. Русский. П-и. Розали в монастыре.

После его ухода, видя, что Розали занята с Вероникой, я занялся на досуге переводом «Шотландки» [14], чтобы представить ее комедиантам, которые находились в Генуе и показались мне вполне неплохими.

За обедом, видя Розали грустной, я спросил причину.

— Эта Вероника, — говорит она, — красивей, чем я.

— Она ничто, по сравнению с тобой, и ты моя единственная красавица; но чтобы тебя убедить, я попрошу завтра г-на Гримальди сказать ее матери прийти забрать ее, и найти тебе другую горничную, некрасивую.

— Нет, потому что подумают, что я ревнивица, и это меня приведет в отчаяние.

— Верни же свое хорошее настроение, потому что такая грустная ты меня огорчаешь.

— Хорошо, мой нежный друг! Ты увидишь меня веселой, как только заверишь, что ты ее не любишь.

— Уверяю тебя, я даже не видел ее глаз.

— Что за идея у этого месье — дать мне в горничные такую красивую девушку? Может, он решил меня разыграть?

— Он хотел, наоборот, убедить тебя, что ты не можешь опасаться сравнения ни с кем. Впрочем, ты ею довольна?

— Она работает очень хорошо, и она очень уважительно относится ко мне. Она не говорит мне и четырех слов, чтобы не сказать «сеньора», и она объясняет мне тут же то, что говорит по-итальянски. Через месяц я заговорю настолько хорошо, что нам не нужно будет брать ее с собой во Флоренцию. Я велю Ледюку очистить кабинет и пойти спать в другое место, и я предложу ей обедать за нашим столом. Я отношусь к ней хорошо; но помни, что ты меня заверил.

— Мне это будет очень легко, так как я не вижу между нею и мной ничего общего.

— Ты простишь мне эти мои опасения?

— Ты не имела бы их, если бы любила меня меньше.

— Благодарю тебя; но храни мой секрет.

Я обещал себе не взглянуть на эту Веронику, так как слишком любил мою Розали, чтобы причинить ей малейшее горе.

Я провел день, не выходя, работая над «Шотландкой», и на следующий день я оставался у г-на Гримальди до полудня.

Я велел отвести себя в расчетный банк Беллони, где обменял на цехины гильяти [15] все свои золотые монеты; когда я объявил о своем намерении, шеф расчетного центра оказал мне большой почет. У меня было у Беллони двенадцать-четырнадцать тысяч римских экю и у Лепри — двадцать тысяч.

Я купил кусок коленкора, чтобы занять Розали, которая не хотела больше ходить в комедию. Я пошел туда один и, возвратившись в гостиницу, застал г-на Гримальди с ней и с Вероникой, дающего советы им по поводу одежды, над которой они работали. Я обнял сенатора, затем поблагодарил Розали за то, что его приняла, сказав нежно, что она должна прервать свою работу.

— Спроси у него, сердце мое, разве не он просил меня продолжить работу. Он хотел уйти.