История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

Я дал ее матери денег, велев сготовить нам хороший ужин, и вышел с девочкой, сказав, что мы пойдем прогуляться. Я отвел ее к себе в гостиницу, оставил ее там вместе с Пуэнсинэ, затем вызвал в другую комнату Коста и моего хозяина. Я приказал Коста в его присутствии выехать завтра вместе с Ледюком и со всем моим экипажем и приехать в Болонью, где он найдет меня поселившимся в отеле Пелерен. Хозяин ушел. Тогда я приказал Коста выехать из Флоренции с синьорой Лаурой и ее сыном, сказав ей, что было правдой, что я принял на себя обязательства относительно ее дочери; то же самое я передал и Ледюку. После этого я вызвал по секрету Пуэнсенэ и дал ему десять цехинов, попросив его пойти поселиться где-нибудь в другом месте. Он плакал от благодарности и сказал, что уйдет завтра пешком в Парму, где, он был уверен, г-н Тийо его не покинет.

Я пошел в свою комнату, где была ла Кортичелли; я предложил ей поехать вместе со мной; она полагала, что мы вернемся к ее матери, но, не разубеждая ее, я отправился на почту, велел запрячь двух лошадей в коляску и приказал почтальону ехать в Учеллатойо, первую станцию на пути в Болонью.

— Куда же мы едем? — спрашивает она.

— В Болонью.

— А мама?

— Она приедет завтра.

— Она знает?

— Нет; но узнает завтра, когда Коста ей скажет и привезет ее с собой и со всем моим багажом.

Ла Кортичелли находит путешествие замечательным, она смеется, и мы едем.

Глава XII

Я прибываю в Болонью. Я изгнан из Модены. Я еду в Парму, в Турин. Прекрасная еврейка. Лиа. Р…, модистка.

У ла Кортичелли была двойная накидка на хорошем меху, но у сумасшедшего, который ее увез, не было даже манто. Ветер был очень холодный, но, несмотря на это, я не хотел останавливаться. Я боялся, что меня будут преследовать и заставят вернуться обратно, что казалось мне самым жестоким унижением. Экю, данный почтальону, заставил его нестись во весь опор. Мне казалось, что ветер забросит меня на вершины Аппенин, но ничто не могло меня остановить более чем на три-четыре минуты, необходимые для смены лошадей. Почтальоны думали, что я принц, умыкнувший эту девочку. Мысль, что она смахивает на жертву похищения, заставляла меня снова и снова хохотать во все горло, все пять часов, что мы потратили, преодолев сорок миль. Мы выехали из Флоренции в восемь, а остановился я только в час по полуночи, на посту, принадлежащему Папе, где мне уже нечего было опасаться. Название этого поста было «Разгруженный осел»; это название заставило хохотать мою дурочку, и мы поднялись наверх. Весь дом спал, но шум, который мы подняли, и три или четыре паоли, что я распределил между парнями, заставили развести огонь и подняли всех на ноги, чтобы приготовить нам еду. Мы умирали от голода и холода. Сказали, что нет никакой еды, но я высмеял хозяина, и нашлись масло, яйца, макароны, рис, сыр пармезан, хлеб и доброе вино, и это животное не знало, из чего приготовить нам прекрасную еду! Я заставил его заняться делом и велел приготовить кровать, которая привела в изумление хозяина, поскольку, для того, чтобы ее составить, я велел разобрать четыре других. Ла Кортичелли, которая ела, как в последний раз, сказала вдруг: «Что скажет маман», и безумный смех овладел ею, так, что казалось, что она умирает.

Мы бросились в постель в четыре часа утра, предупредив, чтобы нас разбудили, когда прибудет английская коляска о четырех лошадях. Набитых до отказа макаронами и пьяных от Кьянти и Монте Пульчино, у нас не было никакого желания заниматься любовью, и когда мы проснулись, глупости, которым мы все же предались, заняли очень мало времени. Был уже час по полудни, мы подумали о том, чтобы поесть, и хозяин, следуя моим указаниям, подал нам очень недурной завтрак. Но поскольку я видел, что ночь прошла, а прибытия моего экипажа не видно, я стал думать над тем, что же могло произойти; ла Кортичелли, между тем, не желала думать ни о чем грустном. Я лег после ужина, решив отправить во Флоренцию сына хозяина почты, если мои люди не прибудут за ночь. Они не прибыли, и я отправил срочное послание к Коста, чтобы все узнать, потому что я решил, в случае какого-то насилия вернуться во Флоренцию лично, вопреки ла Кортичелли, которой возвращение во Флоренцию очень не нравилось.

Посланник мой отправился в полдень и вернулся в два часа, сказав, что мои люди прибудут менее чем через час. Мой экипаж едет, запряженный двумя лошадьми возчика, и в нем находится старая женщина и мальчик.

— Это маман, — говорит ла Кортичелли. Ох, как мы посмеемся! Надо приготовить им поесть, и пусть она расскажет всю эту удивительную историю, о которой я буду помнить до самой смерти.