История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

Через восемь-десять дней я доставил м-м д’Юрфэ удовольствие, проводив ее, вместе с поддельной Ласкарис в Базель. Мы остановились в знаменитом отеле Имхоф, в котором с нас содрали шкуру; но «Три Короля» – лучшая гостиница города. Я уже говорил и повторю, что одна из странностей города Базель в том, что здесь полдень приходится на одиннадцать часов, – абсурдное положение, происходящее из-за одного исторического факта, который князь де Порантруи мне объяснил, но который я забыл. Базельцы говорят, что они подвержены некоторого рода безумию, от которого их избавляют воды Сульцбаха, но которое вскоре снова возвращается, вынуждая прибегать вновь к этому средству.

Мы бы остались на некоторое время в Базеле, если бы не произошло некое событие, которое заставило меня ускорить наш отъезд. Нужда заставила меня в какой-то мере простить Кортичелли, и когда я возвращался домой рано, поужинав с этой ветреницей и с м-м д’Юрфэ, я проводил ночь с ней; когда я возвращался поздно, что случалось довольно часто, я спал один в своей комнате. Плутовка спала одна в кабинете, примыкающем к комнате матери, и следовало пересечь эту комнату, чтобы пройти к дочери.

Вернувшись как-то в час после полуночи и не желая спать, переодевшись в пижаму, я взял свечу и пошел проведать мою красотку. Я был слегка удивлен, найдя дверь комнаты синьоры Лауры приоткрытой, и в момент, когда я собирался пройти, старая протянула руку, взяла меня за пижаму, умоляя не ходить к ее дочери.

– Почему? – спросил я.

– Она очень плохо себя чувствовала весь вечер, и ей надо поспать.

– Ладно. Я тоже буду спать.

Говоря так, я отталкиваю старуху, вхожу к дочке и вижу ее лежащей с кем-то, кто прячется под одеяло.

Оценив картину, я принимаюсь смеяться и, усевшись на кровать, спрашиваю, кто этот счастливый смертный, которого я вынужден буду заставить выпрыгнуть в окно. Я вижу рядом на стуле одежду, штаны, шляпу и трость этого персонажа, но, имея добрые пистолеты в кармане, знаю, что мне нечего опасаться; однако я не желаю делать шума.

Дрожащая, со слезами на глазах, она хватает меня за руку, умоляя ее простить.

– Это, – говорит она мне, – молодой синьор, имени которого я не знаю.

– Молодой синьор, имени которого ты не знаешь, негодница! Ладно! Он сам мне его скажет.

Говоря эти слова, я беру пистолет и твердой рукой раскрываю этого голубя, который не смеет нести яйца в моем гнезде. Я вижу молодое лицо, мне незнакомое. Голова закутана в платок, но все остальное голое, как у маленького бесстыжего Адама. Он поворачивается ко мне спиной, чтобы взять свою рубашку, которую он забросил за кровать, но, схватив его за руку, я не даю ему двинуться с места, потому что ствол моего пистолета говорит самым неотразимым языком.

– Кто вы, прекрасный сударь, будьте любезны?

– Я граф Б., Базельский каноник.

– Вы здесь собираетесь заняться церковными делами?

– О нет, месье! Прошу вас извинить меня, как впрочем и мадам. потому что только я здесь единственный виноват.

– Я не об этом вас спрашиваю.

– Месье, мадам графиня здесь совершенно не виновата.

Я был в самом счастливом положении, потому что, совершенно не гневаясь, с трудом удерживался от смеха. Картина в моих глазах представилась пленительная, будучи одновременно комической и соблазнительной. Сочетание этих двух обнаженных, присевших на корточки, было воистину сладострастно, и я созерцал их добрую четверть часа, не произнося ни слова и пытаясь подавить желание возлечь вместе с ними. Я победил его только из опасения встретить в лице каноника дурня, неспособного сыграть с достоинством роль, которую на его месте я исполнил бы превосходно. Что до Кортичелли, для которой переход от слез к смеху ничего бы не стоил, она сыграла бы свою восхитительно; но если, как я опасался, я имел дело с дураком, я был бы унижен.

Уверенный, что ни тот ни другая не поняли, что творится у меня внутри, я поднялся, велев канонику одеться.

– Это дело, – сказал я ему, – должно умереть в молчании, но мы двое отойдем немедленно, шагов на двести отсюда, и будем стреляться в упор на этих пистолетах.

– Ах, месье! – воскликнул сударь, – вы отведите меня, куда хотите, и убейте меня, если вам угодно, потому что я не рожден, чтобы сражаться.

– На самом деле?

– Да, месье, и я стал священником именно для того, чтобы избавиться от этой фатальной обязанности.

– Вы, стало быть, скот, который готов подвергнуться ударам палкой?

– Все, что вам угодно; но вы поступите как варвар, потому что меня ослепила любовь. Я вошел в этот кабинет всего четверть часа назад, мадам спала, и ее гувернантка тоже.

– Далее, лжец.

– Я успел только снять рубашку, как вошли вы, а до того я никогда не встречался с этим ангелом.

– Что касается этого, – живо добавила мерзавка, – это так же верно, как евангелие.

– Знаете ли вы, что вы оба бессовестные лжецы? А вы, прекрасный каноник, городской совратитель, вы заслуживаете того, чтобы я вас поджарил, как маленького Св. Лаврентия.

Между тем несчастный каноник натянул свои одежды.

– Следуйте за мной, месье, – сказал я ему ледяным тоном и отвел его в свою комнату.