История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

На следующий день, накануне обговоренного обеда в сельском доме Троншена, я заказал моему хозяину еду, ничего не упуская. Я не забыл назвать ему лучшие вина, самые тонкие ликеры, мороженое и все, что необходимо для пунша. Я сказал ему, что нас будет шестеро, так как предвидел, что г-н Троншен захочет присоединиться. Я не ошибся, так как он был в своем красивом доме, чтобы нас встретить, и я без сомнений пригласил его остаться. Вечером я счел, что не стоит делать тайну из этого обеда от синдика и трех подруг, в присутствии Элен, которая сделала вид, что ничего не знает, сказав, что ее мать сказала, что поведет ее ужинать в одно место.

– Я счастлива, – добавила она, – что это будет именно в красивом доме г-на Троншена.

Мой обед состоял из всего, что можно было бы пожелать из гастрономических изысков, и особое очарование ему придала Эдвига. Эта удивительная девушка трактовала теологические вопросы с такой мягкостью и придавала рассуждениям такую привлекательность, что невозможно было не испытывать увлечения, даже если не был убежден ее доводами. Я никогда не видел теолога, способного сразу же обсуждать самые абстрактные положения этой науки с такой легкостью, полнотой и истинным достоинством, как эта молодая и красивая особа, которая, во время этого обеда смогла меня зажечь. Г-н Троншен, который никогда не слышал Эдвигу, благодарил меня сотню раз за то, что я доставил ему это удовольствие, и, вынужденный покинуть нас, когда мы встали из-за стола, пригласил нас повторить встречу послезавтра.

Особенностью, заинтересовавшей меня более всего, были взаимные воспоминания, которым предался пастор о своей давней любви к матери Элен. Его любовное красноречие нарастало по мере того, как он смачивал свою глотку винами Шампани, Кипра или ликерами с островов. Мамаша слушала его с сочувствием, повернув к нему голову, в то время, как девицы, как и я, пили лишь умеренно. Между тем череда напитков, и особенно пунш, произвели свой эффект, и мои красотки немножко захмелели. Их веселость была очаровательна, но весьма значительна. Я уловил эту общую обстановку, чтобы испросить у двух пожилых влюбленных позволения повести девиц прогуляться в сад на берегу озера, и получил согласие от всего сердца. Мы вышли, взявшись под руки, и через пару минут оказались вне видимости всех остальных.

– А вы знаете, – обратился я к Эдвиге, – что вы похитили сердце г-на Троншена?

– Я к этому не стремилась. В конце концов, этот почтенный банкир задавал мне глупые вопросы.

– Вы не должны думать, что любой может предложить для вас что-то путное.

– Надо вам сказать, никто и никогда не задавал вопроса, который бы понравился более, чем ваш. Теолог – дурак и ханжа, который сидел в конце стола – показался мне скандализованным этим вопросом, и еще более – ответом.

– А почему?

– Он считает, что я должна была ответить, что Иисус Христос не мог бы оплодотворить Самаритянку. Он сказал мне, что объяснил бы мне причину, если бы я была мужчина, но поскольку я женщина, и к тому же девушка, он не может себе позволить говорить вещи, способные породить в моей голове мысли о строении богочеловека. Хотелось бы мне, чтобы вы рассказали мне то, что этот глупец не захотел сказать.

– Я охотно сделал бы это, но надо, чтобы вы разрешили мне говорить ясными словами, и, предположительно, что вы в достаточной мере образованы по части строения мужчины.

– Да, говорите ясно, потому что никто нас здесь не может услышать; но хотела бы вас заверить, что я образована по части строения мужчины только в теории и по литературе. Нет никакой практики. Я видела статуи, но никогда не видела и, тем более, не изучала настоящего мужчины. А ты, Элен?

– Что до меня – я этого не хочу.

– Почему нет? Это хорошо – все знать.

– Ну ладно, милая Эдвига, ваш теолог хотел сказать вам, что Иисус не был способен к эрекции.

– Что это такое?

– Дайте мне руку.

– Я это чувствую и представляю себе, потому что без этого природного феномена мужчина не мог бы оплодотворить свою подругу. И этот глупец теолог полагает, что в том случае проявилось бы это несовершенство!

– Да, потому что это явление происходит из желания, и правда то, что оно бы не проявилось во мне, прекрасная Эдвига, если я бы не находил вас очаровательной, и если бы, при взгляде на вас, во мне не возникало соблазнительное представление о прелестях, которые мне не видны. Скажите мне откровенно, в свой черед, разве, чувствуя это отвердевание, вы не испытываете сильный приятный зуд?

– Признаю это, и как раз в том месте, к которому вы прижимаетесь. Разве ты не чувствуешь, как я, моя дорогая Элен, непреодолимое желание в этом месте, слушая очень правильное объяснение, что дает нам месье?

– Да, я чувствую, но я чувствую его очень часто и без того, чтобы какой-то разговор его возбуждал.

– И при этом, – говорю я, – не побуждает ли вас природа утихомиривать его вот таким образом?

– Отнюдь нет.

– О да! – говорит Эдвига. Даже во сне наша рука помещается там инстинктивно; и без этого облегчения, я читала, у нас были бы ужасные болезни.