Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8 полностью

Этот бедный старый несчастный мошенник взял меня за голову таким манером, что мне стало почти страшно; но он хотел лишь обнять меня. Мы вернулись в комнату, я смеясь, а он – проливая слезы радости. Он направился утешить свою жену, которая не могла поверить, что такое возможно.

Но тут Ирен заставила меня смеяться, сказав прочувствованным тоном, что я не должен воображать, что она лгунья.

– Они решили, – сказала она, – что мне послышалось сто вместо пятидесяти; им кажется, что я не стою больше.

– Ты стоишь тысячи, очаровательная Ирен. Ты стала у меня в дверях, мешая мне уйти, и твоя смелость мне нравится. Я хочу увидеть тебя в домино, потому что боюсь, что тебя раскритикуют.

– Ох! Тебе понравится.

– Это твои башмаки и застежки? У тебя нет других чулок? У тебя есть перчатки?

– У меня нет ничего.

– Отправь за всем этим. Чтобы торговцы пришли сюда, ты выберешь, и я все оплачу.

Г-н Ринальди сам пошел за торговцем бижутерией, чулочником, сапожником и парфюмером. Я потратил тридцатку цехинов, чтобы купить то, что она захотела, и что я счел ей необходимым.

Но когда я увидел ее маску без круга английских кружев, я вскричал о пощаде. Ее отец заставил подняться торговца модными товарами, и я дал ей локоть кружев ручного шитья, чтобы обшить папильотками ее маску. Это стоило мне десять-двенадцать цехинов. Ирена была ослепительна; ее мать и отец погрустнели, так как столько денег им показались выброшены на ветер.

Когда я увидел ее одетой, я нашел ее очаровательной. Я сказал, чтобы она была готова завтра к часу оперы, потому что, прежде, чем идти на бал, мы где-нибудь поужинаем. Когда я собрался уходить, Ринальди спросил меня, куда я поеду из Милана.

– В Геную, – сказал я, – потом в Марсель, затем – в Париж, затем – в Англию, чтобы провести там год.

– Счастливый побег из Пьомби.

– Я рисковал жизнью.

– Разумеется, вы достойны вашей удачи.

– Вы полагаете? Я использую ее только для получения удовольствий.

– Хорошо уже то, что вы не возите с собой любовницу.

– Она мешала бы мне находить полсотни благоприятных случаев в каждом городе, где я бываю. Если бы со мной была любовница, она помешала бы мне отвести завтра на бал эту очаровательную Ирен.

– Это верно.

Я направился в оперу, где собирался поиграть; но заметив в партере Цезарино, я провел с ним два восхитительных часа. Он открыл мне свое сердце, он упросил меня поговорить с его сестрой, чтобы убедить ее согласиться с его призванием. Он чувствовал, что его неодолимо влечет к плаваниям, и говорил мне, что при занятии коммерцией это увлечение может стать источником его будущего процветания. Я обещал ему поговорить с ней.

Я поел чего-то с ним, потом отправился спать. На следующее утро пришел брат м-ль К. ко мне позавтракать и сказал, что он говорил с сестрой, и что она ему ответила, что, разумеется, я посмеялся над ним, потому что немыслимо, чтобы я думал жениться при той жизни, которую я веду.

– Я не сказал вам, что стремлюсь к чести стать ее мужем.

– Вы мне это не говорили, я ей этого не говорил, но между тем именно так она мне ответила.

– Честь обязывает меня идти ее разубедить, не откладывая ни дня.

– Вы хорошо сделаете. Приходите туда в два часа, я там обедаю, и, имея кое-что сказать кузине, я оставлю вас тет-а-тет.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Жака Казановы

История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

«Я начинаю, заявляя моему читателю, что во всем, что сделал я в жизни доброго или дурного, я сознаю достойный или недостойный характер поступка, и потому я должен полагать себя свободным. Учение стоиков и любой другой секты о неодолимости Судьбы есть химера воображения, которая ведет к атеизму. Я не только монотеист, но христианин, укрепленный философией, которая никогда еще ничего не портила.Я верю в существование Бога – нематериального творца и создателя всего сущего; и то, что вселяет в меня уверенность и в чем я никогда не сомневался, это что я всегда могу положиться на Его провидение, прибегая к нему с помощью молитвы во всех моих бедах и получая всегда исцеление. Отчаяние убивает, молитва заставляет отчаяние исчезнуть; и затем человек вверяет себя провидению и действует…»

Джакомо Казанова

Средневековая классическая проза
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

«Я прибыл в Анкону вечером 25 февраля 1744 года и остановился в лучшей гостинице города. Довольный своей комнатой, я сказал хозяину, что хочу заказать скоромное. Он ответил, что в пост христиане едят постное. Я ответил, что папа дал мне разрешение есть скоромное; он просил показать разрешение; я ответил, что разрешение было устное; он не хотел мне поверить; я назвал его дураком; он предложил остановиться где-нибудь в другом месте; это последнее неожиданное предложение хозяина меня озадачило. Я клянусь, я ругаюсь; и вот, появляется из комнаты важный персонаж и заявляет, что я неправ, желая есть скоромное, потому что в Анконе постная еда лучше, что я неправ, желая заставить хозяина верить мне на слово, что у меня есть разрешение, что я неправ, если получил такое разрешение в моем возрасте, что я неправ, не попросив письменного разрешения, что я неправ, наградив хозяина титулом дурака, поскольку тот волен не желать меня поселить у себя, и, наконец, я неправ, наделав столько шуму. Этот человек, который без спросу явился вмешиваться в мои дела и который вышел из своей комнаты единственно для того, чтобы заявить мне все эти мыслимые упреки, чуть не рассмешил меня…»

Джакомо Казанова

Средневековая классическая проза
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

«Мне 23 года.На следующую ночь я должен был провести великую операцию, потому что в противном случае пришлось бы дожидаться полнолуния следующего месяца. Я должен был заставить гномов вынести сокровище на поверхность земли, где я произнес бы им свои заклинания. Я знал, что операция сорвется, но мне будет легко дать этому объяснение: в ожидании события я должен был хорошо играть свою роль магика, которая мне безумно нравилась. Я заставил Жавотту трудиться весь день, чтобы сшить круг из тринадцати листов бумаги, на которых нарисовал черной краской устрашающие знаки и фигуры. Этот круг, который я называл максимус, был в диаметре три фута. Я сделал что-то вроде жезла из древесины оливы, которую мне достал Джордже Франсиа. Итак, имея все необходимое, я предупредил Жавотту, что в полночь, выйдя из круга, она должна приготовиться ко всему. Ей не терпелось оказать мне эти знаки повиновения, но я и не считал, что должен торопиться…»

Джакомо Казанова

Средневековая классическая проза
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

«Что касается причины предписания моему дорогому соучастнику покинуть пределы Республики, это не была игра, потому что Государственные инквизиторы располагали множеством средств, когда хотели полностью очистить государство от игроков. Причина его изгнания, однако, была другая, и чрезвычайная.Знатный венецианец из семьи Гритти по прозвищу Сгомбро (Макрель) влюбился в этого человека противоестественным образом и тот, то ли ради смеха, то ли по склонности, не был к нему жесток. Великий вред состоял в том, что эта монструозная любовь проявлялась публично. Скандал достиг такой степени, что мудрое правительство было вынуждено приказать молодому человеку отправиться жить куда-то в другое место…»

Джакомо Казанова , Джованни Джакомо Казанова

Биографии и Мемуары / Средневековая классическая проза / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное