История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

Такой расклад мне нравился. Видя, что он любуется маленьким золотым футляром, лежащим на моем ночном столике, я сказал, что это безделица, которую я осмеливаюсь ему предложить, и что он может принять этот знак дружбы без всякого сомнения. Он обнял меня и положил ее в карман, заверив, что сохранит ее до самой смерти. Будучи уверен, что буду ужинать с Ирен, я пошел обедать. Поскольку граф накануне уехал в С. Анжело, в пятнадцати милях от Милана, и графиня осталась одна, я не мог уклониться от того, чтобы зайти в ее комнату и попросить прощения, что не смогу иметь чести обедать вместе с ней. Она отвечала мне с наибольшей нежностью, что я не должен стесняться. Я с несомненностью видел всю фальшь роли, которую она играет, но хотел, чтобы она здесь приняла меня за дурака. Я на этом выиграл. Довольный, что сошел за фата, я сказал ей, что не неблагодарен, и что я могу ее заверить, что отомщу ей в пост за тот рассеянный образ жизни, который мешает мне более усердно заняться ею в этот карнавал, который большими шагами движется к завершению. Она ответила мне с улыбкой, что надеется на это, и, говоря так, дала мне щепотку табака, взяв предварительно себе, но это оказался не табак. Она сказала, что это превосходный порошок, который вызывает кровотечение из носа. Раздосадованный, что его принял, я сказал ей, смеясь, что, поскольку не жалуюсь на головную боль, это меня не забавляет. Она ответила со смехом, что кровотечение не сильное, и что это лишь полезно, и через мгновенье мы вместе чихнули четыре или пять раз подряд; я бы всерьез разозлился, если бы меня не потянуло на смех. Зная, однако, свойства чихательных средств, я не думал, что мы будем кровоточить, но я ошибался. Она поднесла к своему лицу большую серебряную миску, и я увидел ее кровь. Секунду спустя, я должен был сделать то же самое, поскольку ее пример помешал мне воспользоваться своим платком. После потери двадцати-тридцати капель сцена закончилась. Видя ее смеющейся, я вынужден был тоже рассмеяться. Мы умылись холодной водой.

– Наша кровь смешалась, – сказала она, все еще смеясь, – дадим же родиться меж нас двоих бессмертной дружбе.

Я попросил у нее немного этого порошка, и она отказала; я спросил у нее, как он называется, и она ответила, что не знает. Первое, что я сделал, выйдя от нее, – это зайти к аптекарю, чтобы расспросить его об этом порошке, о котором я ничего не слышал, и рассказ о котором, если бы это не случилось со мной, счел бы басней; но аптекарь оказался не более знающим, чем я. Однако он сказал, что молочай может вызывать кровотечение, но лишь иногда; между тем, это должно быть надежно и неизбежно, и я в этом более чем убедился. Этот маленький случай навел меня на серьезные размышления. Мадам была испанка, и должна была меня ненавидеть. Читатель увидит, к чему это привело.

Я нашел красивого офицера в салоне близ сада, вместе с кузиной, они писали письма. М-ль К. была в саду. Они уже пообедали. Под предлогом, чтобы не мешать им писать, я присоединился к м-ль К.

– Я в отчаянии, – сказал я ей, – от недоразумения, которое с полным основанием могло бы меня представить в вашем уме как фата и человека, лишенного здравого смысла. Я пришел оправдаться, мадемуазель.

– Я догадалась о том, что есть на самом деле; но будьте уверены, что мой брат не услышал от меня насмешки. Оставим, однако, что он об этом думает. Не кажется же вам, что я смогла бы счесть вас способным на подобный демарш, в то время, как мы незнакомы? Я считаю своим долгом отнести оборот о женитьбе к обычным галантностям, которым, без этого, мой брат, слишком юный, мог бы дать зловещее толкование.

– Я восхищен вашим умом, и мне нечего больше вам сказать; но я ощущаю себя не менее обязанным г-ну вашему брату, который имел любезность дать вам знать, что ваше очарование меня сразило, и что в целом мире нет ничего такого, что я не готов был бы сделать, чтобы убедить вас в своей нежной привязанности.

– Это объяснение мне не неприятно; но вы бы сделали лучше, не информируя моего брата о ваших чувствах, и даже, позвольте вам сказать, не объявляя их мне самой. Вы могли бы меня любить, я бы об этом не догадывалась и делала вид, что не знаю об этом; в результате, я оказалась бы вправе не беспокоиться. Теперь же я должна остерегаться. Вы согласны?

– Я каменею, прекрасная маркиза; мне никто никогда в жизни не объяснял так хорошо мою оплошность. Но я нахожу забавным то, что все, что вы мне только что сказали, мне знакомо. Вы заставили меня потерять голову; но я надеюсь, что в вас не найдется жестокости меня наказать.

– Как смогла бы я вас наказать?

– Не любя меня.

– Увы! Разве это от нас зависит? Нас заставляют полюбить, и вот, мы пропали.

Истолковав в свою пользу эти последние слова, я счел своим долгом заговорить о другом. Я спросил, идет ли она на бал. Она ответила, что нет.

– Может быть, вы пойдете инкогнито.

– Мы этого очень хотим, но это невозможно. Всегда найдется кто-то, кто нас знает.

– Если я получу привилегию вас обслужить, даю голову на отсечение, никто вас не узнает.