История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

— Откуда же этот отказ, после того, как вы дали мне в обладание всю себя?

— Это то, что составляет мое единственное возмещение. Вы сделали меня счастливой. Я вижу, что вы влюблены, так же как и я, и этого должно нам быть достаточно.

— Невозможно, очаровательная Сара, чтобы ваше изменение желаний не имело причины. Если вы меня любите, ваш отказ от самой себя должен вам быть труден.

— Так и есть, дорогой друг, но я должна это перетерпеть. Причина, что заставила меня бороться со своей страстью, происходит не от слабости, но от моего долга перед самой собой. Я приняла на себя обязательства перед вами, которых не могу оплатить своей персоной, не унизившись перед самой собой. Когда я отдаюсь вам, когда вы отдаетесь мне, мы не должны друг другу ничего. Моя душа испытывает отвращение перед настоящим, находясь в рабстве и отдавая то, что, будучи свободной и влюбленной, она давала бы по любви. Она наслаждалась бы сама.

— Ах, дорогая Сара! Какая странная метафизика, враг меня и еще более враг вас самой! Она уводит ваш ум создавать софизмы, которые вас обманывают. Имейте некоторое уважение к моей деликатности и успокойтесь. Нет, вы ничего мне не должны.

— Согласитесь, что вы ничего бы не сделали для моего отца, если бы не любили меня.

— Я с этим не соглашусь, дорогой друг. Уважение, которое я испытываю по отношению к вашей матери, легко заставило бы меня поступить так же. Согласитесь, наконец, что, предоставляя ему небольшую сумму, возможно, оказывая ему этим маленькую услугу, я мог не думать о вас…

— Это может быть, но я не могу себе помешать думать иначе. Нет. Я не могу решиться оплачивать долги моего разума за счет моего сердца.

— Это чувство, наоборот, должно бы сделать его более пылким.

— Оно не может пылать сильнее.

— Я несчастен! За то, что я сделал, заслуживаю ли я наказания? Вы чувствуете, божественная Сара, что вы меня наказываете?

— Увы! Избавьте меня, пожалуйста, от этого тяжкого упрека и не лишайте вашей нежности. Будем любить друг друга.

Этот диалог был только сотой частью того, который нас занимал вплоть до времени обеда. М-м М. Ф. пришла и, видя меня сидящим в ногах кровати своей дочери, со смехом спросила, почему я не даю ей встать. Я ответил спокойным и сдержанным тоном, что в очень интересной беседе два часа пролетели для нас очень быстро. Направившись в свою комнату, чтобы одеться, и размышляя о перемене в этой очаровательной девушке, я решил, что ее настроение лишь преходяще. Я даже отнес его за счет необычайного роста ее страсти. Я чувствовал уверенность, что этот приступ лишь временный. Мне было необходимо так думать, потому что без этого я не чувствовал в себе силы стать одной из половин каприза, который, в конечном итоге, должен был бы счесть романтическим.

Мы обедали, однако, очень весело, и Сара и я, во всех наших разговорах являли перед ее матерью и отцом совершенную дружбу, без всякого ухудшения. Я повел их в итальянскую оперу, которую давали в Ковент-Гарден, затем мы вернулись к себе, где, хорошо поужинав, пошли спать, в совершеннейшем мире.

Я провел все следующее утро в Сити, чтобы рассчитаться по счетам с банкирами, у которых еще были мои деньги, и взять от всех письма на Женеву, так как мой отъезд был решен, и сказал нежное адье честному Босанке. Я мог остаться в Лондоне еще не более чем на пять-шесть дней. После обеда я дал свою коляску м-м М. Ф., которая должна была делать прощальные визиты, и я сам поехал попрощаться в пансион моей дочери, которая, проливая слезы, припала ко мне, затем я решил пойти повидаться с ее матерью, потому что Софи уговорила меня доставить ей это удовольствие.

Вечером за ужином мы говорили о нашем путешествии, которое все должно было лечь на мои плечи, и М. Ф. согласился со мной, что вместо того, чтобы ехать через Остенде мы лучше поплывем в Дюнкерк. М. Ф. нужно было закончить еще несколько мелких дел. Он оплатил все свои долги, и он мне сказал, что прибудет в Берн, имея еще в кошельке полсотни гиней, оплатив при этом две трети стоимости путешествия. Я должен был с этим согласиться, но решил ни за что не предъявлять ему никаких счетов. Я надеялся в Берне получить Сару в супруги, как только получу на это ее согласие, потому что я с ней об этом еще не говорил. На следующий день, позавтракав вместе со всем семейством, после того, как отец ушел по своим делам, я взял ее за руку в присутствии ее матери и спросил тоном самой полной любви, могу ли я быть уверен в том, что она отдаст мне свое сердце, если мне удастся получить в Берне согласие ее отца, поскольку мадам заверила меня, что в своем она мне не сможет отказать. Едва мы приступили к этому разговору, мадам поднялась, сказав нам самым ласковым тоном, что наше объяснение может длиться долго, она оставляет нас до полудня, и, сказав это, она берет свою старшую дочь и отправляется делать визиты.