История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

Клермон устроил все менее чем в час в моем новом доме. Я вышел во фраке и отнес г-ну Цуккато, резиденту Венеции, письмо г-на Морозини, прокуратора; он прочел его и сказал мне холодно, что рад со мной познакомиться. Я попросил представить меня ко двору, и моя просьба заставила его рассмеяться. Я оставил его смеяться, и ноги моей у него больше не было. Я направился отнести такое же письмо прокуратора милорду д'Эгремону, который был болен, я оставил письмо у него. Несколько дней спустя он умер. Некоторое время спустя его вдова вышла замуж за графа Брил Мессекьокен, который сейчас еще в Лондоне министром Саксонского выборщика. Я отправился к г-ну графу де Гуэрши, послу Франции, с письмом от г-на маркиза де Шовелен, в котором тот говорил обо мне таким образом, что тот пригласил меня обедать назавтра, сказав, что представит меня ко двору С. Джеймс в воскресенье, после капеллы. Я познакомился назавтра за столом этого посла с шевалье д'Эон, секретарем его посольства, который в дальнейшем заставил столько говорить всю Европу. Это была женщина, которая, перед тем, как войти в дипломатию, была капитаном драгун. Несмотря на большой министерский ум и манеры мужчины, я разглядел в ней и нечто менее мужское. Ее комедия началась некоторое время спустя, с отъездом из Лондона г-на де Гуэрши, который ушел в отпуск. На этой неделе я отправился свести знакомство со всеми банкирами, в руках у которых у меня находилось не менее сотни тысяч экю. Они подтвердили подписи и, согласно рекомендательным письмам гг. Туртона и Бауэра, предложили мне свои частные услуги. Я выходил в театры Ковентгарден, Друри Лейн, ни с кем не знакомый, обедал в тавернах, чтобы привыкнуть постепенно к английским нравам. Утром я ходил на биржу, где делал знакомства; именно там негоциант Босанке, которому я был рекомендован, чтобы он нашел мне хорошего слугу, говорящего, кроме английского, и по-итальянски или по-французски, дал мне негра, верность которого он гарантировал. Этот Босанке дал мне повара-англичанина, говорящего по французски, который переселился ко мне со своим семейством, и ввел меня в некоторые необычные сообщества, о которых я буду говорить в своем месте и времени. На этой же неделе я также захотел познакомиться с избранными беньо [17], где человек богатый может помыться, поужинать и переспать с изысканной жрицей радости. Это превосходное занятие, которое стоит только шесть гиней; экономия может снизить цену до четырех, но экономия портит удовольствие.

В воскресенье в одиннадцать часов я, элегантный, при прекрасных перстнях, часах, и ордене на перевязи с пунцовой лентой, направился ко двору, где подошел к графу де Гуэрши в последней прихожей. Я вошел вместе с ним, и он представил меня Георгу III, который заговорил со мной, но так тихо, что я смог ответить только поклоном. Но Королева это возместила. Я был очарован, увидев среди тех, кто составлял двор, резидента Венеции. Когда г-н де Гуэрши произнес мое имя, я увидел, что резидент удивился, потому что прокуратор в своем письме не назвал Казанову. Королева спросила, из какой я провинции Франции, и, поняв из моего ответа, что я венецианец, посмотрела на резидента Венеции, который реверансом дал понять, что у него нет возражений. Она спросила, знаю ли я послов, которые отбыли шесть недель назад, и я ответил, что когда я проводил три дня в Лионе вместе с ними, г-н де Морозини дал мне письма для миледи д'Эгремон и для резидента. Она сказала, что г-н Кверини заставил ее много смеяться.

— Он сказал мне, что я дьяволенок.

— Он хотел сказать, мадам, что у Вашего Величества ангельский ум.

Я хотел, чтобы она спросила, из каких соображений тот, кто меня представляет, — не г-н Цуккато, я бы тогда ответил, что резиденту от этого было бы не много радости. После двора я возвратился в мой портшез, который отвез меня в Сохо Сквер к Мистрис Корнелис, куда я был приглашен на обед. Человек, одетый в придворные одежды, не смеет ходить пешком по улицам Лондона; тамошний носильщик, праздношатающийся, бездельник из народа обольет его грязью, засмеется ему в лицо, толкнет, чтобы вынудить сказать что-то неприятное, чтобы иметь основание подраться с ним на кулаках. Демократическое умонастроение царит в английском народе даже в еще большей степени, чем теперь среди французов, но сила конституции держит его в послушании. Бунтарские настроения царят, наконец, в любом большом городе, и великой задачей умного правительства является держать их в спящем состоянии, потому что если они проснутся, это будет такой поток, который не удержит никакая плотина.