История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

— Я не знаю их. Имя — это ничто. Знакомство с человеком заключается в знании того, какой суммой он располагает, потому что — что такое имя? Попросите у меня тысячу монет и подпишите в моем присутствии мне квитанцию от имени Аттилы, и этого мне будет достаточно. Вы вернете мне долг не как Сейнгальт, но как Аттила.

Мы смеемся.

— Но когда вы подписываете векселя…

— Ну, это другое дело, потому что я должен подписать их тем именем, которое дал мне векселедатель.

Я покидаю его и иду в парк, но перед тем, как туда войти, хочу разменять в монеты мой банковский билет. Я захожу к оптовому торговцу, бонвивану, с которым познакомился в таверне, и прошу выдать мне гинеями за мой билет в двадцатку, который оставляю у его конторщика.

— Придите через час, — говорит он мне, — потому что в данный момент у меня нет ни су.

— Хорошо, я зайду по выходе из парка.

— Возьмите ваш билет; отдадите его, когда я выдам вам монеты.

— Это все равно. Оставьте его. Я не сомневаюсь в вашей честности.

— Это глупо, мой друг, потому что если вы оставите мне билет, я больше не дам вам монет, поскольку это нужно, чтобы научить вас жизни.

— Я не считаю вас способным на столь бесчестный поступок.

— Я, тем более, не способен на него; но когда речь идет о деле столь простом, как банковский билет, который вам не доставляет никаких хлопот, находясь в вашем кармане, пока вы не получите монеты, я легче смогу склониться к тому, чтобы выдать вам монеты, не обращая внимания на все то, что вы сможете мне наговорить насчет той глупости, что вы сделали, оставив мне билет, который я не зафиксировал.

— Вы правы.

— Я отправился в парк; я вижу Мартинелли и благодарю его за то, что он передал мне своего «Декамерона». Он поздравляет меня с моим новым появлением в свете и с прекрасной персоной, которой я заделался рабом, которую милорд Пембрук видел и нашел очаровательной.

— Как, как? Где он ее видел?

— Вместе с вами, в коляске, запряженной четверней, направляющейся крупной рысью в Рочестер не далее как три или четыре дня назад.

— Ну что ж; я теперь могу сказать вам, что я проводил ее в Кале, и что я ее больше не увижу.

— Сдадите ли вы еще свои апартаменты?

— Никогда в жизни. Я был за это слишком наказан, хотя Амур обошелся со мной хорошо. Приходите обедать со мной, когда захотите.

Идя по направлению к Букингем Хаус, я вижу слева от себя между кустов, в двенадцати — пятнадцати шагах, некое неприличие, которое меня удивляет. Четыре или пять человек на разных расстояниях, которые справляют нужду, повернувшись спиной к прогуливающимся.

— Эти невежи, — говорю я Мартинелли, — эти свиньи должны были бы уж повернуться к нам лицом.

— Отнюдь, нет, потому что тогда их узнают и станут рассматривать, в то время как, когда они показывают нам свой зад, они вынуждают нас не проявлять слишком большого любопытства и не разглядывать их.

— Это прекрасное рассуждение, мой друг, но поскольку это ново для иностранца, вы меня извините.

— Вы заметите, что англичанин, который, идя по улице, захочет отлить свои воды, не пойдет, как у нас, писать у кого-то в дверях или на его аллее или в его дворе.

— Я это наблюдал. Они поворачиваются к середине улицы и писают так. Но те, кто проезжает в колясках, их видят, и это, мне кажется, нехорошо.

— Кто заставляет тех, кто проезжает мимо, на это смотреть?

— И это опять верно.

Мы идем в Грим-Парк и встречаем лорда Пембрука на лошади, который останавливается и издает громкий крик при виде меня; я понимаю, почему, и говорю, что уже четыре дня, как я свободен, и что я оказался в одиночестве за своим добрым столом.

— Мне немного любопытно. Я приду, возможно, сегодня.

Он вышел, и я, учитывая его возможное появление, пошел к себе, чтобы заказать хороший стол. Мартинелли не мог прийти, но он показал мне другие ворота, которых я не знал, и проводил меня хорошей дорогой.

В конце улицы мы увидели толпу, в середине которой должно было быть нечто любопытное, потому что все старались это рассмотреть. Мартинелли подходит, остается на несколько минут, затем подзывает меня, чтобы я послушал нечто странное.

— Вся эта толпа, — говорит он, — собралась здесь, чтобы понаблюдать за человеком, который, возможно, умрет в течение четверти часа от сильного удара кулаком в висок, который он получил в драке с таким же молодчиком.

— Разве нет способа спасти его?

— Есть хирург, который утверждает, что тот не умрет, если пустить ему кровь.

— Что мешает?

— Это самое удивительное. Ему запрещают два человека, которые заключили пари на то, умрет он или нет, на двадцать монет. Один из них сказал: я ставлю, что он умрет, другой — что не умрет, и спор пошел. Вот хирург, который хочет пустить кровь, тот, кто поставил на то, что тот умрет, ему мешает, потому что если тот выживет, он проиграет двадцать гиней. Они не желают говорить о соглашении, так что этот человек, возможно, умрет из-за этого проклятого пари.

— Клянусь Богом, вот несчастный человек и два безжалостных спорщика!