Но вот и коляска с женщиной и двумя мужчинами. Я вижу мошенника Кастель Бажака и худого персонажа, которого Кастель Бажак представляет милорду под именем графа де Шверин, племянника знаменитого фельдмаршала, умершего на том, что называют ложем чести. Генерал Бекв…, англичанин, который командовал его полком на службе у короля Прусского и был одним из приглашенных, осыпал его комплиментами и сказал, что тот умер в его присутствии; этот скромный племянник при этом достал из кармана окровавленную ленту Черного Орла, которую маршал имел на себе, когда получил смертельный удар.
— Его светлость, сказал он нам, поручил мне ее хранить.
— Но в вашем кармане ему не место, — ответил ему англичанин, присутствовавший там.
Милорд между тем занялся мадам. Я оглядел ее, и, в сравнении с Полиной, она ничего не стоила. Более белокожая, потому что она была блондинка, ниже ростом и без малейшего знака благородства, она меня не заинтересовала. Когда она смеялась, вся ее миловидность исчезала. Это большое несчастье для миловидной женщины, которую смех обезображивает, смех, который зачастую может украсить дурнушку.
Лорд Пемброк, взяв слово, представил своих друзей даме и этим господам, и когда он назвал меня, Кастель Бажак, который при имени де Сейнгальт сделал вид, что меня не узнал, оживился и обнял меня.
Обедали весело, по-английски, пили пунш, и мадам предложила фараон по-маленькой. Милорд не играл никогда; генерал Бекв… захотел метать банк, чтобы развлечь компанию. Он достал сотню гиней и восемь или девять сотен в банковских билетах. Он учтиво распределил по двадцать жетонов на каждый понт, сказав, что каждый жетон стоит пол-гинеи. Желая играть на золото, я на это не согласился. На третьей талье Шверин стал первым, кто, потеряв свои двадцать жетонов, попросил еще двадцать. Банкер сказал, что не играет на слово. Племянник фельдмаршала не ответил ни слова и более не играл. В следующей талье то же самое случилось с Кастельбажаком. Сидя с моей стороны, он просит у меня позволения взять у меня десять монет. Я холодно отвечаю, что он принесет мне неудачу, и отталкиваю его руку. Он выходит прогуляться в саду. Мадам говорит, что ее муж забыл взять свой портфель. Час спустя, генерал кладет свои карты, и я раскланиваюсь, приглашая милорда со всей компанией обедать у меня завтра.
Я вернулся к себе в одиннадцать часов, не встретив никаких воров, как ожидал. У меня с собой был маленький кошелек с шестью гинеями, для того, чтобы от них откупиться. Меня этому научили. Я разбудил моего повара, чтобы сказать ему, что завтра со мной будут обедать двенадцать персон. Это был первый хороший обед, что я дал. Я получил записку от Корнелис, которая сообщала, что в следующее воскресенье она придет ко мне обедать вместе с
Милорд Пембрук прибыл ко мне первый, с прекрасной француженкой, в коляске на два смежных места. Эти места способствуют любви. Остальные прибыли по одному и по двое, и последними были гасконец и пруссак.
Мы сели за стол в два часа и поднялись в четыре, все довольные поваром и, еще более того, виноторговцем, потому что, несмотря на сорок бутылок, что мы приняли в себя, никто не был пьян.
После кофе генерал пригласил всю компанию ужинать к нему, и м-м Кастельбажак предложила мне составить банк. Не заставив себя просить, я выложил тысячу монет, половину в золоте, а половину — в банковских билетах. Не имея ни жетонов, ни фишек, я заявил, что играю только золото на золото, и что я окончу, когда захочу, не объявляя последнюю талью.
Я был рад увидеть, что два иностранных графа заплатили банковскими билетами генералу свои небольшие долги. Я разменял им гинеями два таких же билета, что они мне дали. Я положил эти четыре билета отдельно под мою табакерку, и игра началась. Не имея в игре крупье и допустив, что все понтеры принимают участие в данной игре, я должен был сдавать очень медленно. Больше всего меня заботили два графа, которые все время ошибались в свою пользу. Это утомляло. Поскольку оба имели несчастье проигрывать и, к моему счастью, не имея больше банковских билетов, Кастельбажак достал из кармана обменный вексель на две сотни монет и кинул его мне, попросив его учесть; я ответил, что не понимаю в векселях. Англичанин изучил его, затем вернул мне, сказав, что не знает ни векселедателя, ни акцептора, ни индоссанта. Индоссант это я, — говорит гасконец, — и полагаю, что этого достаточно. Все смеются, за исключением меня. Я вежливо возвращаю его ему, говоря, что он может учесть его на бирже. Он уходит, шепча про себя неприличные слова, и Шверин следует за ним.