История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

Это состояние этой внутренней борьбы не длилось постоянно, и если бы даже ничто мне не помогло преодолеть мои колебания, в конце концов, мне бы удалось восстановить внутреннее равновесие.

Как-то, прилаживая на шею фишю, отделанное кружевами, которые я купила у мнимой торговки, я спросила у служанки:

– Куда она пропала, эта девушка, которая их нам продала?

Заметьте, что я задала ей этот вопрос без всякой предварительной подготовки. Не иначе, как мой Гений, добрый или злой, заставил выйти эти слова из моих уст.

– Опасаясь, очевидно, – ответила мне она, – что мадам заметила ее переодевание, и что эта смелость вам не понравится, она не посмела снова вам показаться.

– Разумеется, я это заметила, но я слегка была удивлена в тот момент, когда поняла, что вы знаете, что это был юноша.

– Я не могла отказаться, поскольку знала, кто это.

– Кто он?

– Это граф А-ль, которого вы должны были бы узнать, поскольку встречались с ним четыре месяца назад в этой самой комнате.

– Это правда; и даже, может быть, я его узнала; но мне хотелось бы знать, почему вы меня обманули, когда я спросила вас, знаете ли вы эту девушку.

– Чтобы вас не смущать. Я решила, что вы рассердитесь, узнав, что я знаю эту маску.

– Вы оказали бы мне больше чести, предположив обратное. Когда в тот момент, когда вы были в своей комнате, я приказала ему уйти, назвав безумцем и высказав опасение, что, возвратившись, вы можете застать его на коленях, он сказал мне, что вы посвящены в тайну.

– В тайну! Я воспринимала эту игру как совершенно несерьезный фарс.

– Так и есть; но со своей стороны, я придала ему столь большое значение, что для того, чтобы не прогонять вас от себя, я решила ничего вам не говорить, сделав вид, что ничего не знаю.

– Я решила, что эта сцена заставит вас посмеяться, и теперь, когда я вижу, что вы ее восприняли всерьез, я действительно сожалею, что, некоторым образом, могла приблизиться к нарушению моего долга.

Этот диалог, в результате которого я сочла свою горничную полностью оправданной, умиротворил мое сердце, но не вполне успокоил мой ум, как мне было необходимо. Я знала, что молодой граф А-ль был полностью без средств и целиком зависел от милостей, которые ему могла дать протекция министра, у которого он состоял на службе, и мне не было неприятно, когда я поняла, что этот граф А-ль меня любит, и мысль о том, что я сама могла бы стать счастливым источником его благосостояния, стала доставлять мне радость в моих мечтаниях, когда я оставалась наедине с самой собой. Легко предположив, что моя горничная может лучше соображать в этих делах, чем я, и рассматривая выходку молодого графа как шалость, не имеющую никаких последствий, я сочла смехотворной мою слишком щепетильную деликатность; но после этих мыслей, достаточно утешительных, мне пришла в голову другая, которая меня сильно встревожила, поскольку унижала меня. Мысль, что граф А-ль решил больше меня не видеть, заставила меня предположить в нем либо слишком ограниченный ум, либо недостаток любви, который огорчал меня еще больше, чем его слабая способность к рассуждению. Если он обиделся на то, что я сочла его поступок безумным, он не мог быть ни тонким, ни умным, ни достойным моего нежного участия.

Моя любовь, изнемогающая в условиях жестокой неуверенности, которая часто приводит ее к смерти, – вот что пришло мне на помощь, чтобы придать силы и сделать меня всемогущей:

Моя горничная, помимо меня, как я узнала от нее самой в дальнейшем, написала ему, что он может прийти увидеться с ней в том же обличье, будучи уверен, что я не сочту это дурным. Он последовал ее совету и однажды, прекрасным утром, она вошла в мою комнату, смеясь и говоря, что притворная торговка находится в ее комнате с безделушками. При этой новости я начала смеяться, как и она, но над собой, так как дело не казалось мне заслуживающим смеха, но когда она спросила, желаю ли я, чтобы она его ввела ко мне, я приняла серьезный вид, спросив, не сошла ли она с ума, и сказав, что я сама к ней зайду.