История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

У каждой девушки была своя маленькая комната, отделенная перегородкой от другой, где живет подружка, с которой можно болтать. Они едят по четверо за столом, и шесть служанок обслуживают всех. У них есть всякие учителя, которые приходят давать им уроки в большой зале, где я увидел клавесины, арфы, гитары и столы, на которых имеется все, что нужно, чтобы учиться рисовать. Сочтя меня отцом Софи, они все говорили со мной, и я видел смущение тех, кто не осмеливался еще говорить по-французски или по-итальянски. Я был в восторге. Их простое платье с корсажем, оправленным, по английской моде, в китовый ус, оставляющее открытой всю грудь, ввело меня в ступор.

Осмотрев весь дом, мы направились только с одной хозяйкой в комнату, где м-м Корнелис дала ей, банковскими билетами, сотню монет за год и получила квитанцию. Они согласились, что малышка будет зачислена, как только явится со своей постелью и всем своим необходимым скарбом. Ее мать согласилась представить все это в следующее воскресение.

На следующий день очень рано человек олдермена пришел сказать, что граф Шверин находится у него в заключении, и представил мне записку от него, в которой тот просит прийти с ним поговорить. Я решил туда пойти, когда этот мне сказал, что у того нет ни су, и что, если дело идет о фальшивых банковских билетах, его отправят в Ньюгейт. Я не мог свыкнуться с мыслью отправить его на виселицу. Я пошел, и не могу передать, насколько трудно мне было вытерпеть его бесконечные слезы, его жесты отчаяния, его признания в преступлениях, низостях, до которых он опустился, чтобы подвигнуть меня к жалости. Он мне клялся, что билеты ему дал Кастельбажак, но он знает, у кого он их купил, и готов назвать мне этого человека, если я его вызволю из тюрьмы. Я сказал, что, назвав человека, от которого они получены, он избавится от виселицы, но он будет все равно содержаться в тюрьме на четыре су в день, пока не заплатит мне мои деньги. Его крики возобновились, он клялся мне, что нищ, и выворачивал мне свои карманы. Наконец, он предложил мне свою окровавленную ленту Черного Орла, и мне пришла в голову идея стать ее владельцем.

Я согласился, выдав ему квитанцию и обязавшись вернуть орден ему, когда он отдаст мне сорок фунтов стерлингов. Я написал мой отказ от претензий, оплатил расходы по его содержанию, сжег в его присутствии фальшивые билеты и отпустил его.

Два дня спустя я увидел у себя так называемую графиню Кастельбажак, которая мне сказала, что, поскольку ее муж и любовник уехали, она не знает, где преклонить голову. Она горько жаловалась на милорда Пембрука, который также ее бросил, после того, как она дала ему очевидные знаки своей нежности. Я сказал ей, что он неправ, сразу покинув ее, так как он должен был бы рассматривать ее как свою содержанку. Она ответила, что да, это правда, что он дал ей хороший урок. Если я, наконец, хочу от нее избавиться, я должен дать ей, на что поехать воссоединиться в Кале со своим несчастным любовником, потому что она мне клянется, что не желает больше видеть Кастельбажака, который, впрочем, не ее муж. Через три года от этого времени читатель увидит этих двух персонажей вновь появившимися на сцене.

В эти же дни трагикомическое событие не замедлило меня позабавить.

Один итальянец принес мне письмо от моего друга Балетти. Он рекомендовал мне подателя письма, которого он назвал синьором Константини, уроженца Виченцы, который приехал в Лондон по делу большой важности, о котором он мне расскажет. Он просил меня быть ему по возможности полезным. Будучи единственным судьей и единственным арбитром в области своих возможностей, я сказал г-ну Константини, что весьма уважаю друга, который мне его адресовал, и что он, соответственно, может на меня рассчитывать.

– Месье, – сказал мне он, – я прибыл в Лондон вчера вечером и, истратив в долгом пути все деньги, что у меня были, остался на данный момент лишь с двумя гинеями, но я знаю, что здесь моя жена, она богата, и мне нетрудно узнать, где она живет. Вы знаете, что как муж я являюсь хозяином всего того, что она имеет.

– Я об этом ничего не знаю.

– Вы не знаете законов этой страны?

– Не знаю.

– Досадно; но это не меняет дела. Я собираюсь идти к ней завтра и отправить ее на улицу в том платье, что на ней, и не более того, потому что вся ее мебель, ее одежда, бриллианты, все наконец, чем она владеет, – мое. Осмелюсь ли я просить вас быть со мной, когда я разыграю эту прекрасную сцену?

Весьма удивленный этим делом, и еще более предложением, я спросил у него, рассказал ли он о своем деле моему другу Балетти. Он отвечал, что не говорил об этом никому, и что я первый, кому он открылся.