Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 полностью

Это было в тот роковой день в начале сентября 1763 года, когда я начал умирать и перестал жить. Мне было тридцать восемь лет. Если жизненная линия подъема равна по длине линии нисхождения, как это должно бы быть, сегодня, в первый день ноября 1797 года, мне кажется, что можно рассчитывать примерно на четыре года жизни, которые, в соответствии с аксиомой: motus in fine velocior [31] , пройдут очень быстро [32] .

Шарпийон, которую знал весь Лондон, и которая, полагаю, еще жива, была красавицей, в которой было трудно найти недостаток. Волосы у нее былм светлокаштановые, глаза голубые, кожа – самой чистой белизны и рост почти такой же, как у Полины, за вычетом двух дюймов, которые она должна была наверстать к двадцати годам, потому что сейчас ей было всего семнадцать. Грудь ее была мала, но совершенна, руки пухленькие, тонкие, немного длинней, чем обычно, ножки миниатюрные и походка уверенная и благородная. Лицо нежное и открытое, говорящее о душе, отличающейся тонкостью чувств и тем благородством, которое обычно зависит от рождения. Лишь в этих двух пунктах природа постаралась нас обмануть. Ей бы следовало, однако, наоборот, быть тут правдивой, и обманывать во всем остальном. Этой девушке было предназначено судьбой сделать меня несчастным, еще до того, как она меня узнала, и она сама сказала мне об этом.

Я вышел из дома Малиньяна не как мужчина мыслящий и чувствительный к чарам прекрасного пола, который должен чувствовать радость оттого, что познакомился с девушкой, обладающей редкой красотой, и уверенный, что легко удовлетворит все желания, которые она ему внушила, но ошеломленный и изумленный тем, что образ Полины, который все еще стоял у меня перед глазами и который представал перед моим воображением всякий раз, когда я видел женщину, имеющую право рассчитывать на то, чтобы мне понравиться, чтобы заставить меня от нее отвернуться, не возымел силы заставить меня отказаться от этой Шарпийон. Я извинил себя, решив, что то, что меня очаровало – всего лишь эффект новизны и сочетание обстоятельств, и что разочарование не замедлит проявиться. Какие я мог вообразить себе затруднения? Она сама напросилась ко мне на обед, она была доброй подружкой прокуратора, о котором она, очевидно, не будет вздыхать, и который, должно быть, ей платил, поскольку он не был красавцем-мужчиной, ни достаточно молодым, чтобы она могла в него влюбиться. Даже если не льстить себя надеждой ей понравиться, я знал, что у меня есть деньги, что я не скуп и что она не устоит.

Милорд Пембрук стал моим другом после того доброго дела, что я провел против графа Шверин, и моего порядочного поведения, когда я не претендовал на половину суммы от генерала. Он сказал мне, что мы устроим развлечение и приятно проведем день.

Когда, придя, он увидел четыре куверта, он спросил, кто эти другие двое, что будут с нами обедать, и был поражен, когда узнал, что это Шарпийон и ее тетя, и что она сама напросилась, когда узнала, что это он будет обедать со мной.

– Эта девочка, – сказал мне он, – внушила мне сильное желание ее иметь, я встретил ее однажды ночью в Воксхолле вместе с ее тетей и предложил двадцать гиней, если она прогуляется со мной в темной аллее. Она на это согласилась, попросив сумму вперед, и я был достаточно добр, чтобы ее ей дать. Она пришла в аллею, но сразу отстранилась от моих рук, и больше я ее не встречал.

– Вы должны были бы публично дать ей пощечину.

– Я это проделал, и надо мной посмеялись. Она абсолютно взбалмошная и теперь меня не интересует. Вы влюблены в нее?

– Я заинтересовался ею, как и вы.

– Это маленькая плутовка, которая сделает все возможное, чтобы вас заполучить.

Она прибывает и наговаривает милорду самых приятных вещей, даже не глядя на меня. Она смеется, она рассказывает сама о шутке, которую проделала с ним в Воксхолле, и расценивает как неумное то, что он рассказал о ней по поводу ее проказы, что, наоборот, должно было бы заставить полюбить ее еще больше.

– В следующий раз, – сказала она, – я от вас не ускользну.

– Вполне возможно, потому что я вам не стану платить авансом.

– Фи! Платить – это грубое слово, которое вам не идет.

Милорд похвалил ее ум и только посмеялся над всеми дерзкими предложениями, которые она ему делала, очень задетый тем неуместным вниманием, с которым следовал за ее предложениями. После обеда она нас покинула, пообещав перед этим пообедать со мной послезавтра.

Я провел всю следующую неделю с этим любезным лордом, который познакомил меня с баней по-английски. Это развлечение, которое стоит очень дорого и которому я не буду давать описание, поскольку оно знакомо всем тем, кто провел некоторое время в Лондоне и согласился потратить шесть гиней, чтобы этим насладиться. Мы воспользовались двумя сестрами, очень красивыми, которых зовут Гарио.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Отто Шмидт
Отто Шмидт

Знаменитый полярник, директор Арктического института, талантливый руководитель легендарной экспедиции на «Челюскине», обеспечивший спасение людей после гибели судна и их выживание в беспрецедентно сложных условиях ледового дрейфа… Отто Юльевич Шмидт – поистине человек-символ, олицетворение несгибаемого мужества целых поколений российских землепроходцев и лучших традиций отечественной науки, образ идеального ученого – безукоризненно честного перед собой и своими коллегами, перед темой своих исследований. В новой книге почетного полярника, доктора географических наук Владислава Сергеевича Корякина, которую «Вече» издает совместно с Русским географическим обществом, жизнеописание выдающегося ученого и путешественника представлено исключительно полно. Академик Гурий Иванович Марчук в предисловии к книге напоминает, что О.Ю. Шмидт был первопроходцем не только на просторах северных морей, но и в такой «кабинетной» науке, как математика, – еще до начала его арктической эпопеи, – а впоследствии и в геофизике. Послесловие, написанное доктором исторических наук Сигурдом Оттовичем Шмидтом, сыном ученого, подчеркивает столь необычную для нашего времени энциклопедичность его познаний и многогранной деятельности, уникальность самой его личности, ярко и индивидуально проявившей себя в трудный и героический период отечественной истории.

Владислав Сергеевич Корякин

Биографии и Мемуары
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное