История жены

Даже на этом этапе Революции, когда ее муж еще не был в центре внимания, она тщательно скрывала свой страстный интерес к политике и свою роль в развитии карьеры супруга. Год спустя, когда ее мужа прочили в министры внутренних дел, депутат Бриссо обратился к ней как к посреднику. Вот ее слова: «Бриссо пришел ко мне однажды вечером… чтобы спросить, согласится ли Ролан возложить на себя это бремя. Я отвечала, что… его рвение и активность не угаснут от этой заботы»[243]. Софи Граншам, ближайшая в те годы подруга мадам Ролан, позже утверждала, что Манон Ролан жаждала политической власти даже больше, чем ее супруг.

Когда ее муж занял новый пост, мадам Ролан с удовольствием вошла в роль жены министра. Дважды в неделю она устраивала приемы: один раз для коллег мужа, второй – для других заметных персон из деловых и политических кругов. Однако она не проявляла склонность к экстравагантной роскоши, поскольку это противоречило бы республиканским идеалам.

При этом за кулисами публичной жизни мадам Ролан была куда более энергичным партнером. Она была теневым руководителем Комиссии по изучению общественного мнения, которую возглавлял ее супруг, и автором многих исходящих оттуда документов. Вот как она позже описывала свою деятельность в роли выразителя мыслей Ролана:

Если дело касалось циркуляра, инструкции или важного публичного документа, мы могли обсудить его, основываясь на существующем между нами доверии. Оплодотворенная его идеями и питаемая своими собственными, я бралась за перо – ведь на это у меня было больше времени. Учитывая то, что у нас были общие принципы и одинаковый склад ума, муж ничего не терял, пропуская [свои проекты] через мои руки[244].

Однако вскоре трения между Роланом и королем, который номинально еще оставался у власти, стали очевидными, и Ролану пришлось уйти с поста. Мадам Ролан пишет, что его письмо об отставке стало плодом их совместного творчества («мы вместе составили его нашумевшее письмо королю»). Затем оно было напечатано и разослано по всем департаментам Франции.

Но в конечном счете Роланы оказались погублены не монархом, а левыми радикалами. После заключения королевской семьи под стражу в августе 1792 года Ролан вновь был назначен депутатом и министром внутренних дел, но его (и его супруги) умеренные политические взгляды оказались неприемлемы для Дантона, Марата и Робеспьера. 25 сентября 1792 года Дантон в Национальной ассамблее оспорил переназначение Ролана на должность министра. Он заявил: «Если вы приглашаете его [Ролана], пригласите также и его жену, ведь все знают, что он в своем департаменте был не один. Что до меня, то я исполнял свою должность в одиночку»[245]. Дантон знал, как очернить своего соперника: с учетом распространенного в XVIII веке страха перед вмешательством женщин в политику, государственный деятель, деливший полномочия с супругой, становился легкой мишенью для насмешек. И не стоит думать, что такое отношение осталось в далеком прошлом. Достаточно вспомнить негативную реакцию на занятия Хиллари Клинтон вопросами здравоохранения на заре президентства ее супруга. Ей пришлось уйти из поля публичной политики, и затем она стала считаться хорошей женой, «поддержав своего мужчину» в самый унизительный для него момент.

Мадам Ролан была арестована в ходе организованных Робеспьером чисток вместе с большой группой депутатов, включая и ее мужа. В то время как он сбежал в провинцию, она осталась, чтобы противостоять его врагам, не веря, что они уничтожат ее, «просто жену». Во время пятимесячного заключения она написала мемуары, ставшие самыми известными воспоминаниями непосредственного свидетеля Революции. Когда в ноябре 1793 года она была осуждена и казнена, ее муж, по-прежнему скрывавшийся, совершил самоубийство.

Статус «просто жены» не обеспечивал женщинам никакой защиты во времена Революции. Это касалось и жен республиканцев, преданных новой нации, и супруг аристократов, верных монархии. Нижеследующие истории Элизабет Леба, Мари-Виктуар де Ла Вийруйе и Элизы Фужере де Менервиль показывают, как Революция заставляла замужних женщин становиться героинями, хотя ничто в их предшествующей жизни этого не предвещало.