Голландия представляла собой мастерскую реформаторов: туда, под защиту абсолютной терпимости и почти республиканской свободы, удалялось и там искало распространения через печать все, что не могло высказаться в Париже, Италии, Испании или Германии. Со времен Декарта независимая философия избрала Голландию своим приютом: Вольтер, Руссо, Дидро, Мирабо печатали там свои сочинения. Все вольности мысли оставались там неприкосновенны, а активная книготорговля способствовала низвержению религий и тронов.
В Германии, стране медлительности и терпения, умы, на первый взгляд ленивые, серьезно и сосредоточенно принимали участие в общем движении европейского духа. Свободная мысль принимала там формы всеобщего заговора. Она облекалась таинственностью: образованная и склонная к формализму Германия любила придавать даже возмущениям видимость науки и традиции. Приманкой к усвоению новых истин служили чары воображения, которые столь сильно действовали на идеалистичную, мечтательную натуру Германии.
Фридрих Великий сделал из своего двора центр религиозного неверия. В штыках для него заключалось все право государя, в восстании — все право народа, в победах или поражениях — все право общества. Счастье, которое постоянно ему улыбалось, способствовало его пренебрежению нравственностью. После его смерти Берлин продолжал идти в том же направлении. Царствование Фридриха имело, по крайней мере, один счастливый результат. Из того самого презрения, с каким Фридрих относился к религиям, родилась в Германии религиозная терпимость. Под сенью ее философский дух организовал тайные общества по образцу франкмасонов. Секта иллюминатов, основанная и управляемая Вейсгауптом, распространилась в Германии вместе с франкмасонами и розенкрейцерами. Все они сходились в одинаковом презрении к существующим учреждениям, в одинаковом стремлении к обновлению умов и общественного порядка. Все оказались демократичными в своих выводах, потому что были воодушевлены любовью к людям, без различия классов. Поэт-скептик Гете, поэт-республиканец Шиллер, религиозный поэт Клопшток услаждали своими строфами университеты и театры; каждый взрыв событий в Париже получал звучное эхо, разносимое по берегам Рейна.
В целой Европе нельзя было назвать ни одного знаменитого имени, которое присоединилось бы к партии прошлого, одни только посредственности остались под кровом прежних учреждений. На горизонте будущего явился всеобщий мираж: быть может, слабые мира сего видели в нем свое спасение, а сильные — свою гибель, но все стремились к нововведениям.
Таким было настроение умов в Европе, когда принцы, братья Людовика XVI, и другие эмигрировавшие аристократы начали разъезжать по Швейцарии, Савойе, Италии и Германии, прося у европейских держав и аристократии помощи и мщения. Франция опустела в значительной степени: сначала опустели ступени трона, потом двор, замки, епископские кафедры и, наконец, ряды армии. Офицеры эмигрировали массово; моряки, спустя некоторое время, последовали примеру сухопутной армии.
Это не означало, что духовенство, дворянство, военные и моряки были, по сравнению с другими сословиями, обойдены влиянием революционных идей, которое подняло нацию в 1789 году; напротив, движение началось с них. Философия вначале осветила верхушку нации. Мысль века проявлялась особенно среди высших классов народа; но последние, желая реформы, не хотели при этом хаоса. Когда стало понятно, что духовное движение идей превращается в восстание народа, они затрепетали. Дух касты побуждал дворянство эмигрировать, дух товарищества побуждал к тому же офицеров, придворные считали постыдным оставаться в стране, до такой степени осквернившей королевское достоинство. Женщины, господствовавшие тогда в общественном мнении Франции, нежное и подвижное воображение которых быстро переходит на сторону жертв, в большой степени принадлежали к партии трона. Повинуясь их голосу, молодые люди отправлялись за границу искать мстителей, а оставшиеся дома получали веретено — символ трусости!
Но не один только стыд гнал офицеров и дворянство в ряды эмигрантов. Главной добродетелью французского дворянства всегда оставалась абсолютная верность трону. Дворянину король заменял отечество. Национальное собрание было в их глазах шайкой мятежных подданных, державшей в плену своего государя. Вполне добровольные действия короля представлялись им подозрительными. Министры Людовика XVI являлись, по мнению этих людей, просто его тюремщиками.