История живописи. Том 1

В чем "готизм" Дюрера выразился вполне - это в технике, как в его графике, так и в его живописи. Это явствует из того, что графика вообще взяла в нем верх над живописью, и это подчинение живописи "штриху" продолжалось до самого конца его жизни. Самая гравюра выросла на готической основе - на производстве ниэлл и игральных карт (двух отраслей, абсолютно неизвестных античному миру), и за сто лет своего существования она получила на севере свой особый стиль, свои особые приемы, которые выражались в какой-то утрированной резкости и нарочитости. Гравировали и в Италии, но там как-то сразу нашли способ даже в самых упрощенных деревянных гравюрах передавать мягкость и нежность. В северных гравюрах всегда чувствуется резец, острие, и можно утверждать, что в этом ее красота, ее стиль, какая-то особая ее "заманчивость". Дюрер не только не пожелал смягчить эту резкость и определенность гравюры, но еще подчеркнул их. Положим, он иногда окутывает свои гравированные композиции штриховым полутоном, а свои рисунки - виртуозной и разнообразной тушевкой; он тем самым показывает, что знает прелесть светотени. И все же до итальянского sfumato или до Рембрандтовской "магии тьмы" ему как до неба. Превыше всего ценит он черту, и именно свою черту, выражение в каждом миллиметре своей власти над рукой, своего преодоления ремесла - точь-в-точь так же, как это любили выражать архитекторы готических соборов, как это любили выражать готические скульпторы, ломавшие для этого острыми углами складки одежд, доводившие отчетливость лепки до сухости.

Дюрер наслаждается своей властью над линией до такой степени, что он постоянно впадает при этом в излишество и даже в карикатуру. Он нагромождает складки одежд, морщины лица, орнаменты - все из той же страсти к черте. Всю свою жизнь он ищет меру вещей, мерит неустанно человеческую фигуру, чтобы установить идеальный канон, но как только он за работой, он забывает все требования "благородного" античного искусства и увлекается деталями, шныркулями, графической орнаментикой, является достойным потомком древних "ирландских" миниатюристов- каллиграфов, которые тоже не знали пределов своей узорчатой фантазии, своему произволу. Природная строгость отношения Дюрера к работе сковывает лишь отчасти этот произвол и дает ему выливаться в своеобразно выдержанную форму. Ему незнакомы распущенность и тупая ремесленность большинства его современников.

Этюды Дюрера

Альбрехт Дюрер. Бегство в Египет. Гравюра на дереве (около 1506 года). Из серии "Marienleben".

И вот в живописи Дюрер такой же график - определенно готического оттенка. Из чего возникла северная своеобразная живопись, как не из миниатюры и из стекольной живописи? В обеих этих областях фатально-доминирующую роль играла всегда линия. С линий начинал монах-каллиграф свою картинку, и, лишь отмежевав различные плоскости линиями, он принимался заполнять отдельные плоскости красками; в стекольной же живописи линия была даже технической неизбежностью, ибо линии свинца скрепляли разноцветные стекла между собой. Чтобы яснее представить себе, насколько сильна была власть отчетливой линии, вспомним деспотическую организацию ремесленных мастерских, строго следивших за "чистотой работы" своих мастеров. У немцев - этих типичнейших педантов-ремесленников - строгость контроля доходила до крайних пределов. Они прощали несравненно более существенные в художественном отношении недостатки (отсюда и указанная нами выше черта распущенности, отлично уживающаяся с внешним педантизмом), но неукоснительно требовали ремесленную чистоту работы. Даже в гениальном Дюрере черта эта въелась до такой степени, что он просто как будто не замечал ее. Вот почему и последние его картины, его поистине величественные "Апостолы" ("Четыре темперамента"), при всей цельности концепции, при грандиозном стиле, которого он наконец достиг, все же не столько "живопись", сколько раскрашенная графика или лишенный прозрачности витраж. Главную роль и в них играет линия[215].