История жизни бедного человека из Токкенбурга

После этой горькой потери свалилась на меня тяжкая ноша. Остались четверо несмышленышей, для которых мне пришлось заступить место отца. Матушка наша стала безразличной ко всему и на все вопросы отвечала только «да, да!» Я делал что мог, хотя и своих забот было у меня предостаточно. Хозяйственные дела взял на себя мой брат Георг. Из тех ста флоринов, которые дал мне когда-то покойный, я погасил его долги. В подвале своего собственного дома я устроил ткацкую, выучился ткать сам и мало-помалу обучил братьев, так что они, в общем-то, могли теперь заработать себе на кусок хлеба. В свою очередь сестры неплохо приноровились прясть «на лоты», а самая младшая выучилась шить.

Первым радостным днем стало для меня 10-е сентября, когда жена моя родила мне сынка, которого я назвал своим именем и именем моего тестя — Ули.[254] Его крестными родителями стали господин пастор Зеельматтер и госпожа Гартманша.[255] Этот мальчишка был для меня такой радостью, что я не только показывал его тем, кто заходил к нам в дом, но и каждому проходившему мимо знакомому кричал:

— А у меня парнишка!

Правда, я заранее знал, что многие посмеются надо мной, приговаривая про себя:

— Погоди, погоди! Уж этого-то добра еще наберется у тебя вдосталь!

Что и произошло в действительности. Однако в этот первый раз моей доброй женушке пришлось поистине нелегко, много недель провела она в постели. А дитя между тем росло себе и росло, удивительно быстро прибавляя в весе.

В скором времени поведение моих родных привело к возникновению множества мелких и крупных семейных раздоров между мною и моей дражайшей половиной. Последняя, как водится, всегда недолюбливала первых и считала, что я уделяю им слишком много своих мыслей и забот. Мои братцы были, впрочем, изрядные сорванцы, но все-таки они были моими братьями, и мой долг был печься о них. Постепенно, один за другим, отправились они в люди, все, кроме Георга, который взял себе в жены довольно-таки никудышную бабенку. Остальные все, насколько знаю, с Божьего благословения честно зарабатывали свой хлеб.

LXV ПРОШЛО ЕЩЕ ТРИ ГОДА (1763—1765 гг.)

Медовый месяц моего супружества давно уже миновал, да и меда было в нем, по-моему, мало. Жена моя непременно желала командовать мною в доме, а где много запрещается, там много и нарушается. Стоило мне допустить промашку хоть в чем-нибудь, тут же срывались с цепи все ч....[256] Это порождало во мне горечь и дурное расположение духа и толкало на всяческие пустые предприятия.

Торговля моя шла ни шатко, ни валко. То сосед перебежит мне дорогу и подпортит сделку, то мошенники проведут меня с хлопком и оплатою, поскольку я был весьма легковерным. Возмечтав за пару лет погасить все свои долги, я тем самым воздвиг один из своих самых причудливых воздушных замков. Между тем год от года затраты все росли.

Зимой 63-го года жена родила мне дочку, а anno[257] 65 — еще одну.[258] И захотелось мне, как в детстве, заняться козами, — я тотчас же завел нескольких. Молоко пришлось очень кстати и мне и трем моим малышам, но и возни с козами было много. В другой раз я завел корову, а потом и две их, и три. Я высаживал земляные яблоки и разные овощи, — словом, пробовал делать все, что могло бы нам помочь стать на ноги. И все-таки я все время топтался на месте, не двигаясь ни вперед, ни назад.

LXVI ДВА ГОДА (1766 и 1767 гг.)

Вообще же эти шестидесятые годы я как-то проморгал, даже и не могу сказать — каким образом, так что в памяти моей они отошли назад еще дальше, чем самые далекие годы моей юности.

Вот лишь кое-что немногое о моем тогдашнем расположении сердца и души.

Не один раз приходилось мне замечать, что в мальчишестве своем я был веселым, легкомысленным малым, не ведавшим ни горя, ни забот. Однако по временам ощущал я также и сильную благую склонность к раскаянию и немало добрых чувств, хотя и делал не более полушага в сторону своего исправления. А ведь срок давным-давно приспел для того, чтобы взяться за ум и начать совсем иную жизнь.

Именно после того как женюсь, я намеревался не более и не менее как решительно отвернуться от мира и отвергнуть плоть свою со всеми ее похотями. Наивный я человек! Какая сумятица и какие борения начались тогда в душе моей!