История жизни бедного человека из Токкенбурга

Но дела шли все хуже и хуже, и так всю зиму. Я же рассуждал следующим образом: «Твое скромное занятие доставляло тебе до сих пор кусок хлеба, хотя тебе не удавалось ничего отложить на черный день. Ты не волен и не вправе опускать руки. Если ты сделаешь это, придется тебе сразу же отдавать все долги, а уж это тебе точно сейчас не по силам».

Во всех других делах везло мне не больше. Мой скудный запас земляных яблок и прочих овощей с моего огорода — то, что оставили мне воры, — был на исходе; приходилось изо дня в день покупать муку прямо у мельничного жернова, что к концу недели обходилось в хорошую пригоршню монет, считая только муку грубого помола да черный хлеб. И все-таки я не терял надежду и даже не провел ни одной бессонной ночи, не уставая твердить:

— Небеса позаботятся о нас и устроят все к лучшему!

— Как бы не так! — отвечал на это мой Иов женского рода. — По твоим делам и воздается тебе. Я-то уж ни в чем не виновата. Не надо было лениться в хорошие времена, бездельник, да почаще совать руки в опару, чем нос — в книги.

Она права, — думал я про себя, — но небеса позаботятся... И не отвечал ей. Однако я не мог допустить, чтобы невинные мои дети страдали от голода, пока у меня есть еще кредит.

Нужда сделалась в ту пору такой ужасной, что немало людей из беднейших едва смогли дождаться весны, когда появилась возможность собирать коренья и травы. Я и сам варил еду из всего этого, полагая, что все же лучше питать свой юный выводок растительностью, чем подражать одному из моих несчастных земляков, который — я видел это собственными глазами — вместе с детишками обкромсал павшую лошадь, набрав мешок мяса, которым до этого уже много дней лакомились собаки и птицы. Еще и теперь дрожь омерзения пробегает по моим жилам, стоит мне только вспомнить эту картину.

При всем том меня волновало не столько собственное мое положение, сколько нужда, в которую впали матушка и мои братья и сестры, еще более бедные, нежели я, и получающие от меня так мало помощи. Из последних сил старался я выручить их, так как у меня сохранился еще кое-какой кредит, тогда как у них не было никакого.

В мае anno 71 некий добросердечный человек помог мне купить опять корову и пару коз, ссудив деньгами до самой осени. Появилось хоть немного молока для детей. Но заработать ничего не удавалось. Все, что перепадало от торговли, уходило на пропитание людям и скотине. Мои должники не платили мне ничего, и, значит, у меня не было возможности удовлетворить кредиторов, и я брал деньги в долг, где только можно.

Наконец бочка была вычерпана, и донышко вылетело. И хотя я все повторял свое «жив Господь! Придут и лучшие времена!», однако кредиторы стали тем не менее напоминать о себе и угрожать мне. То и дело доходили до меня известия о том, что обанкротился то этот, то тот. И были же такие бессердечные люди, что только тем и занимались, что воевали со своими должниками, добиваясь уплаты долгов. Дошла очередь и до моего свояка. У меня тоже были к нему претензии на этот счет, и я пришел на распродажу, правда, скорее для того, чтобы ему помочь, чем из-за того, что он был мне должен.

О, что за душераздирающее зрелище, когда человек стоит перед всеми, как преступник, слушает список своих долгов и грехов, который громко зачитывается, и, принужденный глотать множество горьких упреков, то громогласных, то едва слышных, видит, как идет с молотка за бесценок дом его и все движимое имущество, — все подчистую вплоть до нищенской его постели и одежды, слышит вопли жены и детей и при этом должен быть нем, как рыба. О! это пронизывает до мозга костей! И тем не менее я не мог ни посоветовать им что-либо, ни оказать помощь — ничего не мог, кроме как молить Бога за дитя моей сестры и признаваться себе в глубине сердца: «Да и сам ты сидишь в такой же зловонной луже! Не сегодня-завтра может и должно произойти то же самое и с тобою, если только не произойдет никакой перемены обстоятельств. Но какая там перемена! Если вещи пойдут своим обычным ходом, то спасения мне нет. Ну, может статься, твои кредиторы потерпят еще некоторое время, но в любой миг терпение их может лопнуть. — И однако же, кто знает! Жив Господь Предвечный! Не будет же" это длиться бесконечно. — Но ах! Даже если дела пойдут получше, все равно понадобятся годы, чтобы снова прийти в себя. А уж так долго господа мои кредиторы любоваться мною не станут. Ах, Боже мой! Что же мне делать? Ведь я не могу довериться ни одной живой душе — даже от собственной жены вынужден я скрывать свое отчаяние.