История жизни бедного человека из Токкенбурга

Однако на следующее утро я все-таки поплелся, будучи еще весьма слабым и плохо соображая, на их поиски, и, к моей великой радости и к радости детей, мне удалось их отыскать.

По всему нашему краю распространились тогда мор, глад и горе. Ежедневно хоронили кого-нибудь, нередко по три, четыре, а то и по одиннадцать тел подряд. Оставалось лишь благодарить Господа Бога за милость его ко мне и за то, что он взял к себе двух моих деточек, которым я сам не мог уже ничем помочь. Но долго еще, долго витали передо мной их милые личики, их ненаглядные детские фигурки, как живые.

— О, милые мои детки! — стенал я тогда по многу раз на дню. — Придет ли время, когда и я прилечу к вам? Ведь вы, ах, вы не воротитесь ко мне никогда.

Не одну неделю я бродил, как тень, удивляясь небесам и земле, пытаясь что-то делать, хотя сил почти совсем не было. Надежда на то, что как-нибудь удастся заплатить заимодавцам, становилась все призрачнее и слабее. Стараться жить из кулька в рогожку и держаться как только можно стало единственною моей заботой.

LXX И ЕЩЕ ЦЕЛЫХ ПЯТЬ ЛЕТ (1773—1777 гг.)

Так и брел я под бременем долгов, живя между страхом и надеждой, торговал по мелочам и попутно брался за все, что подвернется под руку. Поначалу все опять пошло задом наперед. Орава голодных ртов (поскольку у меня набралась снова целая пятерка ребятишек), траты на еду, одежду, дрова и проч., да еще налоги, будь они неладны, — все это пожирало малый мой доход с лихвой. Одна надежда — пройдет пара лет, и мальчуганы подрастут настолько, что смогут мне помогать.

Будь мои кредиторы людьми злокозненными, — им ничего бы не стоило давным-давно пустить меня по миру. Но нет! они относились ко мне с терпением. Правду сказать, я клал все силы на то, чтобы по возможности держать слово, хотя это вгоняло меня в новые долги, сделанные для погашения прежних.

Самые черные дни календаря приходились на последние недели перед Цурцахской ярмаркой,[277] когда приходилось бегать немало часов, чтобы возобновить кредит. О, как сжималось сердце, если в недобрый час я получал у трех или четырех дверей в ответ христианское «Бог подаст!» Я простирал тогда руки к небесам, вознося молитвы Тому, кто обращает сердца по воле своей, умоляя Его обратить к помощи моей хоть одно-единственное сердце. И в тот же час мое сердце получало всегда облегчение, и, в конце концов, понятно, что не без неустанных поисков и толкания в чужие двери находилась-таки добрая душа, подчас в каком-нибудь самом неожиданном укромном уголке.

У меня было несколько знакомцев, которые, уж не знаю сколько раз, выручали меня из беды. И вот боязнь надоесть им окончательно приводила к тому, что в итоге я именно к ним-то и попадал. Однако не сдержи я хоть раз данное им слово, — и этот источник помощи мог иссякнуть для меня навсегда. Поэтому я трепетно пекся о них, как о собственной жизни. Надо сказать, мало кому из моих соседей и близких приятелей приходило в голову, что я сижу по уши в долгах. Зачастую мне удавалось утаивать от них истинное положение вещей, прятать свои горести и заботы от людского глаза, появляясь на людях с видом веселым и довольным. Думаю, что не будь этого чистосердечного притворства, со мною давно уже было бы покончено.

Несмотря ни на что — с трудом верится в это! — у меня находились даже завистники, про которых мне было известно, что всем, кто имеет дело со мною, они нашептывают на ухо то, чего никак знать не могут. Так, про меня болтали, например: «Он уже в трясине с головой. Долго ему не продержаться. Смотрите, как бы он не задал деру, оставив жену и детей ни с чем. Боюсь, боюсь... однако же, ничего не утверждаю... Ежели он не одумается...», и прочие подобные слова. А сами между тем корчили из себя добрых друзей, вынюхивали и выпытывали и такое сочувствие выражали, что можно было подумать, будто они не пожалеют ни денег, ни самой жизни, чтобы меня выручить, если только я им доверюсь. Плакались на худые времена, на дурных работников и проч., любопытствовали насчет того, как это мне удается содержать мою большую семью при таких скудных доходах от торговли и т.д. и т.п.

Как-то раз (не помню уже — для того ли, чтобы подразнить, или по необходимости) я попросил у одного из этих благодетелей полдюжины дублонов всего на месяц. Сей господин привел сразу сто оправданий и в конце концов отказал мне наотрез, а сам стал потом нашептывать всякому, кто подставит ухо, что вот, мол, Б. хотел вчера занять у меня денег. Были, однако, такие, кто говорил:

— Но он же всегда слово свое держал; и пока так будет, мои двери для него открыты. Это — честный человек.

Итак, самые большие хлопоты доставляли мне эти мои многочисленные ложные друзья, с которыми не следовало откровенничать ни в коем случае, если не хочешь окончательно разориться.