История жизни бедного человека из Токкенбурга

Варку селитры отец не хотел оставлять, думая заработать на ней хоть немного для погашения долгов. Но такое хозяйство, как Дрейшлатт, требовало рук и пота. Рассчитывать на нас, детишек, не приходилось; дедушка занимался скотом, а мать — домом. Пришлось нанять работника с работницей. Следующей весною отец опять взялся за селитряное дело. Тем временем мы еще прикупили коров и коз. Дедушка ухаживал за приплодом. Для меня не было большего удовольствия, чем носиться по лугу вместе с козлятами; и не знаю, чему сильнее радовался старик, — мне или же им, когда он, управившись со скотиной, любовался нашими играми.

Едва закончив дойку, он уводил меня в погреб, где стояло молоко, доставал из-за пазухи ломоть хлеба, мелко крошил его в мисочку и делал из парного молока теплую похлебку. Мы с ним хлебали ее каждый день.

Вот так и текло мое время — в беззаботных играх и гулянье, совсем незаметно. Да и дедушка был у меня таким же. Но зато работники — парень и девка делали что хотели. Матушка была женщиной мягкосердечной, не привыкшей строго понуждать кого-то трудиться.

Потребовалось накупить всякой молочной и прочей посуды; а поскольку надо было пускать под пастбище много луговой земли, то пришлось покупать еще и сена и соломы, чтобы навозу было побольше. И все-таки зимою либо кормов было слишком мало, либо животов слишком много. Приходилось занимать деньги; долги накапливались, дети росли, работник с работницей толстели, а отец тощал.

IX ПЕРЕМЕНЫ

Наконец он понял, что так хозяйство не подымешь. И он начал перемены, а именно: отказался от селитроварения, остался дома, стал самолично распределять работу между прислугой и всюду сам поспевал первым. Не знаю — то ли он взялся за дело слишком рьяно, то ли работник с работницей, как я уже говорил, вовсе разленились, но, так или иначе, отработав свой год, они от нас сбежали.

В это самое время занемог дедушка. Как-то он уколол о шип большой палец, и тот стал нарывать. Он приложил к пальцу свежего коровьего навоза, и после этого разнесло у него всю руку. Рука горела огнем, тогда он пошел к роднику и смыл под струей весь навоз. Но от этого ему стало совсем худо. Дедушка слег, и у него сделалась водянка. Пришлось делать прокол; воды оказалось столько, что она натекла в подпол. Пролежав пять месяцев, дедушка скончался — к великому горю всех домашних, потому что все мы, от мала до велика, его любили.

Это был добрый человек, любивший покой и радость. Он сделал бесконечно много для моего отца и для меня; и никогда ни от кого не слыхал я о нем дурного слова. Долгие годы после его смерти отец и мать поминали его только добром. Лишь когда я подрос и набрался кое-какого ума, начал и я вспоминать о нем по-настоящему и стал чтить его прах. Дед похоронен на погосте в Кринау.[21]

X ПЕРВЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ СМЕРТИ ДЕДА

Мы опять наняли работницу. Отцу она понравилась, потому что была усердна. Мать же с бабушкой терпеть её не могли, подозревая, что она подлизывается к отцу и ему наушничает. К тому же она страдала часоткой и наградила ею всех нас. Словом, женщины не успокоились, пока ее не прогнали и не нашли другую. Им она подходила, зато отцу — нет, так как знала только домашнюю работу, а не сельскую. Теперь отец был убежден, что она помогает женщинам наводить тень на плетень. И пошли ежедневные ссоры. Женская половина держалась стойко; отец же настаивал на том, что в конце концов в доме он — хозяин. В общем, было похоже, что старый Иоггеле из Небиса[22] унес с собою в могилу изрядную долю семейного мира.

С досады отец по временам опять стал ходить на варку селитры, а для присмотра за хозяйством нанял в работники своего брата Н.,[23] сочтя, что уж кровный-то родич позаботится обо всем. Однако он обманулся. Продержав его всего лишь год, он как раз вовремя убедился, что права пословица, говорящая: «Не будет в работе ладу без хозяйского пригляду!»

Теперь отец опять был дома, управлял хозяйством, трудился до седьмого пота, сам пас скотину. Я состоял при нем в подручных, так что приходилось здорово вертеться. Работницу он рассчитал и нанял вместо нее мальчишку-козопаса, так как было куплено стадо коз, чтобы удобрять навозом побольше пастбищной и луговой земли.

Женщины между тем хотели утвердить свое первенство в доме, с чем отец примириться не мог. И опять начались свары. Кончилось тем, что однажды, распалясь гневом, отец швырнул в бабушку горшком с овсяным киселем, она от нас ушла и переселилась обратно к своим друзьям в Небис. Дело дошло до местного суда. Отцу было велено выдавать бабушке шесть баценов[24] еженедельно да немного коровьего масла в придачу.