Читаем История жизни, история души. Том 2 полностью

«Молодца», Бога ради, ведите не только от Афанасьева, но, в первую очередь, от «На красном коне», где, при ином содержании (поэт и дар) та же, вернее — тоже, женщина приносит в жертву любви (в 1 -м случае — призванию, т. е. любви — наивысшей) куклу (ребёнка!) — дом (семью!) — себя самоё, всю, свою жизнь. И — то же сочетание огня и лазури: «Домой — в огнь синь»2 — «Доколе меня не умчит в лазурь на красном коне — мой гений...»3 Огонь и лазурь (пламя и лазурь) — от лубка и от Рублёва, пламенная краса «ада» — тоже иконная, как и круглое райское дерево, таящее в себе (это в раю-то!) соблазн и погибель... т. е. тот же «ад». Гений на красном коне (мужское и цветаевское воплощение музы, бедной и бледной ахматовской, малокровной музы!!!) — зрительно: тот же Георгий-Победоносец, сошедший с иконы, чтобы утвердиться в фольклоре под именем Егория Храброго, чтобы стать любимым сказочным (наравне с Николаем-Угодником!) героем русского народа - и одним из цветаевских героев, не говоря уже об «Егорушке», трактованном в чисто-народном духе. Тема — велика и обильна, работайте же! думайте же\ вылупляйтесь же, наконец, из схоластики изложений, цитат и прямых сопоставлений! Иначе ничего у вас не получится .<...>

Целую

Ваша А.Э.

1 От чешского слова хциплый, не имеющего точных аналогов в русском языке. А.С. Эфрон часто употребляла это слово и его однокоренные производные в значении близком к слову малахольный.

2 Две последние строки поэмы 1932 г. М. Цветаевой «Мблодец» (III, 340).

3 Завершающая строфа поэмы 1921 г. М. Цветаевой «На Красном Коне» (III, 23).

Е.Я. Эфрон u З.М. Ширкевич

15 июля 1969

Дорогие Лилечка и Зинуша, вот мы и в Архангельске, вот уже и на борту нашего пароходика. В Архангельск приехали вчера по немыслимой жаре — рано утром, ещё не было и семи, а температура уже выше 30°! Встретила нас Нина (жена Андрея1) и её сестра Евлампия (!) — впервые встречаю человека, носящего это имя, остановились у Евлампии — дом «барачного» типа, впрочем, очень чистый, огромная общая кухня с огромной плитой посредине, а вдоль стен — общий настил вроде стола, примусы, керосинки. Поместили нас в комнату, к счастью, уехавшей соседки, т. к. в единственной комнате Евлампии — она сама, две взрослых дочери и Нина, приехавшая с внуком. Все очень приветливы и гостеприимны. Евлампия — прачка, старшая её дочь — инженер, младшая — медсестра, вот уж воистину «что дала советская власть трудящимся»! <...> Нина и по сей день очень хороша собой, а в молодости была красавица настоящая.

‘-ГаЛЛМ V fri V

Город очень осовременился, но набережная - прелесть, с великолепным, бесконечно тянущимся, разла-тым, но пропорциональным зданием петровских времён; сказочный вид на Двину (здесь она - почти море, в к<отор>ое неподалеку от Архангельска и впадает) — тревожащий душу вид морских пароходов, за к<оторы>ми и над которыми всё ещё чудятся петровские паруса. Центр города — начало века, провинция, ещё не обездушенная; мог бы быть и Красноярск, и Иркутск, и т. д.

В самом городе чередуются чёрные, из просмоленных брёвен, вросшие в землю до середины окон деревянные домишки, двухэтажные купеческие особняки с башенками и флюгерами на них и современный пятиэтажный стандарт. Много зелени, и воздух, из-за близости не только Двины, но и моря - пахнет привольем. Погода начала меняться вчера же — прошла гроза, попрохладнело, а за грозой потянулся долгосрочный обложной дождь. Авось в дальнейшем будет и посуше, и не слишком жарко. Путешествие поездом, несмотря на хорошие места, из-за жары было очень утомительным, да и за окном было уныние и мелколесье, даже я, любительница зевать по сторонам, воротила рыло от однообразия и скудости пейзажа.

На пароход сегодня сели очень рано, несмотря на то, что уедем только завтра; но путёвка «идёт» уже с сегодняшнего дня, и мы решили ничего не упускать - ни одной еды, ни одной экскурсии, ибо за всё «деньги плочены» — и немалые!

Пароход небольшой, старый (ещё, видно, дореволюционный!) -колёсный; всё чистенько, отремонтировано, каюты - уютные, главное, в каждой — умывальничек; очень нас волновал этот вопрос — будут ли умывальники в каютах? Оказывается, ещё при Николае додумались!

Интересно, что при означенном Николае уборных (pardon!) мужских осуществлялось больше вдвое, нежели дамских; очевидно, во время оно на пароходах ездили в основном представители сильного пола, прожигатели жизни; все удобства для них и предусматривались! Сперва они пили шампанское, а потом бегали (туда).

Вчера из-за пекла и готовившейся грозы у меня так болели ноги, что я в отчаянье была, что вообще поехала; сегодня немного легче — останавливаюсь не через каждые десять, а через каждые 50 шагов; но ни о каких совместных с другими экскурсиях пеших и мечтать не приходится; буду, наверное, бродить самостоятельно, не слишком удаляясь от предстоящих пристаней. И то хлеб.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное