История знаменитых цитат

Ранняя формулировка мысли «Человек есть то, что он читает» содержалась в книге британца Уильяма Лоу «Христианское совершенство» (1726):

Говорят, что человека можно узнать по людям, с которыми он водится; но, конечно, еще лучше можно узнать человека по книгам, с которыми он беседует.

Страстная книгочейка Марина Цветаева остерегала: «Каждая книга – кража у собственной жизни. Чем больше читаешь, тем меньше умеешь и хочешь жить сам» (из дневников).

Ей возражает американский эссеист Логан Пирсолл Смит: «Я слышал, что жизнь – неплохая штука, но я предпочитаю чтение» («Запоздалые мысли», 1931).

Св. Иероним, переводчик Библии, восклицал: «О, если б я имел книги всех авторов, дабы косность ума вознаграждалась прилежанием в чтении!» («Письма», 83).

Иного мнения был польский романист Казимеж Пшерва-Тетмайер: «Разумный писатель никого не читает. Читать тех, кто пишет хуже него, нет смысла. Читать тех, кто пишет лучше, – только расстраиваться».

Что писатели не слишком любят читать, было известно и раньше. Фразу: «Я не читаю книг – я их пишу» – мы находим в лондонском юмористическом журнале «Панч» от 11 мая 1878 года. А в середине XX века появился афоризм Эмиля Кроткого: «Ничего не читал. Он был не читатель, а писатель». Отсюда, возможно, и родилось знаменитое «Чукча не читатель, чукча писатель».

Но только ли писатели ничего не читают?

В 1979 году в печати появился «закон Лема»:

1. Никто ничего не читает.

2. Если читает – не понимает.

3. Если читает и понимает – забывает.

(Интервью Станислава Лема в варшавском еженедельнике «И.т.д.».)

В несколько другой форме этот закон приведен в псевдорецензии Лема «Одна минута человечества» (1983): «Никто ничего не читает; если читает, ничего не понимает; если понимает, немедленно забывает». Именно так он обычно и цитируется.

В «Письмах незнакомке» Андре Моруа (1956) приведено очень близкое по форме изречение, приписываемое актрисе Симоне Синьоре: «Публика не слушает; а если слушает, то не слышит; если же слышит, то не понимает».

Это сходство не случайно. Прообраз обоих высказываний – знаменитое в истории философии утверждение греческого софиста Горгия (IV в. до н. э.): «Ничто не существует; (…) если и существует, то оно не познаваемо (…); если оно и познаваемо, то (…) непередаваемо» (перевод А. Лосева).

С «законом Лема» перекликаются законы, сформулированные в эссе американского критика Эдмунда Уилсона «Утроенные мыслители» (1938):

1. Никто не читает ту книгу, которую написал автор, и никто не может прочесть дважды ту же самую книгу.

2. Если двое читают одну книгу, это не одна и та же книга.

Жалобы на то, что никто ничего не читает, появились давно. Английский писатель Сэмюэл Джонсон уже в 1783 году заметил: «Люди, вообще говоря, не слишком охотно читают книги, если у них есть какое-нибудь другое развлечение» (в беседе с Джеймсом Босуэллом).

Век спустя о том же говорил Оскар Уайльд: «В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели и не читает никто» («Несколько максим для наставления чересчур образованных», 1894). Если это не предвидение эры Интернета, то что это?

В нашей культуре чтение – причем чтение «высокой» литературы – долгое время было занятием высшего сорта, чуть ли не таинством. Можно без особой натяжки сказать, что человек не читающий считался у нас не вполне человеком.

Теперь нечитающих едва ли не больше, чем читающих. Говоря словами афориста Аркадия Давидовича, «писатель пописывает, читатель посматривает телевизор». Или раскладывает пасьянсы в планшетнике, сидит в фейсбуке, говорит по мобильнику. Да и читающие читают вовсе не то, что хотелось бы Ильину или Бродскому.

И тут уже ничего не попишешь.

Человек рожден для счастья, как птица для полета

Ирина Ясина в повести «История болезни» (2011) замечает: «Есть одна расхожая и сомнительная истина, которую в двадцатом веке сформулировал великий пролетарский писатель Максим Горький – “Человек рожден для счастья, как птица для полета”».

Мнение об авторстве Горького было распространено и в советское время – вероятно, потому, что в темах школьных сочинений соседствовали: «Человек рожден для счастья, как птица для полета» и «Человек – это звучит гордо».

А в романе Бунина «Жизнь Арсеньева» (1930) рассказчик вспоминает, как он любил повторять при своей любимой «польскую пословицу»: «Человек создан для счастья, как птица для полета».