Историки без принципов

Эта шаткость ума представляетъ нчто поразительное. Она, можетъ быть, свидтельствуетъ намъ о какомъ-то глубокомъ недостатк, свойственномъ тому клерикальному образованію, которое получилъ Ренанъ. Онъ потомъ отказался отъ врованій, но у него, кажется, остались вс прежнія привычки мышленія, недовріе въ уму, предъубжденіе противъ твердости и ясности знанія, расположеніе подкапываться подъ самую очевидность и умнье изъ однихъ и тхъ-же посылокъ выводить неодинаковыя заключенія. Ученые, которые трудятся съ нимъ на одномъ поприщ экзегетики, часто изумлялись, что, при чрезвычайномъ обиліи и остроуміи своихъ соображеній, Ренанъ выработалъ себ такъ мало какихъ-нибудь цльныхъ и ясныхъ взглядовъ. Тутъ, можетъ быть, дйствуетъ правило: ignoti nulla cupido. Кто никогда въ юности не испытывалъ твердаго умственнаго убжденія, для того строгое научное познаніе никогда не открывалось въ полной своей сил и прелести, тотъ и не иметъ понятія объ этихъ вещахъ, тотъ и не чувствуетъ къ нимъ живаго стремленія, для того умъ и мышленіе навсегда останутся не серіознымъ дломъ души, а лишь какою-то забавою. Нельзя безнаказанно проходитъ школу вражды противъ разума и долгіе годы упражняться въ софистик, какъ въ полезномъ умственномъ труд. Говорятъ обыкновенно, что Ренанъ увлекается краснорчіемъ, фразою; но возможность этихъ увлеченій иметъ, конечно, причину боле глубокую и истинно печальную.

(„Русь“ 1886, № 8 и 9).