Историки без принципов

Пониманіе религіи — вотъ главный вопросъ въ отношеніи съ Ренану. Тутъ онъ иметъ безъ сомннія большія заслуги, и, если-бы не портилъ самъ своего дла, если-бы не писалъ, ради ослпленія читателей, такимъ догматическимъ тономъ, какъ будто онъ. насквозь понимаетъ всякій предметъ, о которомъ пишетъ, то поворотъ къ лучшему, произведенный его писаніями о религіи, имлъ-бы очень серьезное значеніе. Извстно, что на фанатизмъ защитниковъ религіи противники ея отвчаютъ не меньшимъ фанатизмомъ. До Ренана, во французской литератур, значитъ отчасти и въ литератур всего міра, люди, отказывавшіеся отъ религіи, были ярыми ея порицателями. Ренанъ первый заговорилъ тономъ не только чуждымъ фанатизма, но уважительнымъ; его живое и пристальное любопытство дышало чувствомъ высокой важности, которую онъ придаетъ предметамъ своего изслдованія. Стоитъ сравнить въ этомъ отношеніи Ренана не только съ вольнодумными французами, но и съ нмцами, его учителями. Онъ сталъ, напримръ, неизмримо выше Штрауса, потому что, какъ ни слабы и неправильны его очерки, все-таки онъ уловилъ иныя живыя черты лицъ и событій первобытной исторіи христіанства, онъ даетъ намъ если не ясную картину, то какое-то мерцаніе той дйствительности, на которую устремлялъ свое жадное вниманіе. Между тмъ Штраусъ съ своими тяжелыми и сухими пріемами приходилъ все больше и больше въ однимъ отрицательнымъ результатамъ; онъ все хотлъ быть строго научнымъ и кончилъ совершеннымъ непониманіемъ христіанства и его исторіи.

Настоящаго пониманія религіи нельзя однако-же приписать Ренану. Многое онъ чувствуетъ врно, вслдствіе своего церковнаго воспитанія, но цлаго онъ обнять не можетъ, и корень всего дла ему не доступенъ.

Какъ образчикъ неясности его мыслей, мы приведемъ здсь сужденіе о буддизм, о той религіи, которая, конечно, представляетъ односторонній, но за то самый поразительный и отчетливый примръ религіознаго стремленія.

Ренанъ не находитъ словъ для порицанія буддистской философіи, ея нигилизма, и затмъ продолжаетъ:

«Говоря о буддизм, все кажется, будто мы умышленно подыскиваемъ парадоксы, тогда какъ мы только сближаемъ самые несомннные тексты. Этотъ ужасный нигилизмъ, который у насъ показался-бы верхомъ нечестія, — завершается очень возвышенною моралью».

«Апостолы Сакья-Муни были убждены, что весь міръ долженъ стать буддистскимъ. И они ошиблись только на-половину. Самое неудовлетворительное ученіе, какое только когда нибудь грезилось человку, увлекло весьма различныя страны. Религія, созданная казалось-бы лишь для утонченныхъ скептиковъ, наимене ясная, наимене утшительная изъ всхъ религій, сдлалась культомъ племенъ до того времени очень грубыхъ. Кротость нравовъ этихъ благочестивыхъ безбожниковъ, и общій характеръ благодушія ихъ проповди — вотъ что сдлало ихъ популярными. Веды, строгія и аристократическія, никакъ не могли-бы сдлать подобныхъ чудесъ. Народъ принимаетъ религію только съ вншней ея стороны. Не отъ религіозной метафизики пропаганда получаетъ свою силу. Умиленіе, благожелательность этихъ добрыхъ монаховъ набросили покровъ на ихъ философію, о которой сами они можетъ быть вовсе и не думали» (Nouv. et. p. 85–87).

Какое неясное и, очевидно, превратное пониманіе дла! Ренанъ не только не задумывается надъ вопросомъ, но даже всячески старается выставить его неразршимымъ парадоксомъ, и въ этомъ стараніи находитъ свое полное удовлетвореніе. По его словамъ, самая возвышенная мораль, ни съ того ни съ сего, соединилась неразрывно съ самымъ несостоятельнымъ и неутшительнымъ метафизическимъ ученіемъ. Онъ не только не желаетъ объяснить связь между нравственностію и философіею данной религіи, а даже прямо утверждаетъ, что тутъ этой связи нтъ, что существуетъ даже непримиримое противорчіе, на которое набросила покровъ лишь кротость добрыхъ монаховъ. Отчего они стали такими добрыми, неизвстно; но для этого имъ непремнно нужно было даже не думать о метафизическомъ ученіи, которое они исповдывали.

Вотъ образчикъ Ренановскаго пониманія. Въ предисловіи онъ съ насмшкою разсказываетъ, что Бюлозъ отказался напечатать эту его статью въ «Revue de deux mondes», потому что не могъ поврить въ существованіе такихъ буддистовъ. Бюловъ былъ правъ, отказываясь врить, что фактъ, обнимающій если не половину, то наврно треть рода человческаго, въ сущности есть безсмысленный парадоксъ.

XIII Коренной недостатокъ