Историки железного века

При этом он ощущал личную ответственность за происходящее, за перспективы развития страны, как очень немногие. И искал ответа не только для себя, но и для своего окружения, для тех, кто ему доверял и привык руководствоваться его мнением. Ответа оперативного и убедительного: «Год ушел на попытки осмысления происходящего – мне же почти ежедневно приходится общаться со студентами и учителями»[1080].

Его письма 1990-х годов пестрят упоминаниями об этих напряженных размышлениях, о многочасовой работе с прессой, о сборе статистического материала. Еще в 1990 г. определилось главное направление его поисков, в какой-то степени сходное с разработками латиноамериканской школы «периферийной экономики» и экономической мир-системы И. Валлерстайна. Но Сытин постарался приспособить их выводы к СССР, который у этих ученых постмарксистского направления никак не входил в Третий мир или общность «развивающихся стран».

«Потратил год на расшифровку формулы “богатые страны становятся еще богаче, а бедные – еще беднее”. Есть кое-какие интересные наблюдения. Был бы очень благодарен, если бы Вы посмотрели для меня в статистич. справочниках США данные о нац. богатстве за 1986, 1987, 1988 и 1989 годы»[1081].

В том же письме: «Переход к рынку – явный тупик. Как и попытка приспосабливать демократию богатых стран к бедной стране»[1082]. С тех пор убеждение, что Советский Союз – «бедная страна» и потому ей не подходят ни рыночная экономика, ни демократия («богатых стран»), становится квинтэссенцией рассуждений Сытина о перспективах реформирования советского общества.

И здесь любопытное совпадение с высказываниями В.Г. Ревуненкова. Уже после падения советского режима тот говорил корреспонденту ленинградской газеты: «Социализм в СССР, пусть плохонький, убогонький, полунищий, замешанный на терроре, но все-таки был»[1083]. Однако у ленинградского профессора заметна и примесь цинизма. Ладно «полунищим» и «убогоньким», так еще и террористическим выглядит у него социалистический идеал! Что-то про «террористический капитализм» слышать не приходилось. И ссылки профессора на опыт Французской революции как движения от феодализма к капитализму через террор не проходят: два года якобинского террора – лишь эпизод в капиталистическом развитии страны. Чтобы внедрить социализм, у советских коммунистов было семь десятилетий, а он оставался все таким же, как описал Ревуненков.

Скепсис относительно перспектив чувствуется и в толковании советского социализма у Сытина. С этим толкованием в нашей переписке смыкаются рассуждения об «ущербно-защитной идеологии», которыми Сытин делился с И.Л. Зубовой. Объясняя ей, школьной учительнице в 90-х смысл происходящего, Сергей Львович указывал на особенности советской идеологии, позволявшие благодаря широкому восприятию ее массами «не только выживать в крайне тяжелых геополитических и исторически сложившихся внутренних условиях, но и относительно успешно реализовывать народно-хозяйственные и культурно-образовательные проекты». Хотя такой «ущербно-защитный» вариант идеологии отличался «примитивными грубоватыми, гипертрофированными формами в изображении реальности, транслированием упрощенных, а часто и гротесковых исторических представлений», именно благодаря этому, подчеркивал Сытин, он легко усваивался основной массой населения страны с низким уровнем образования и неразвитостью критического мышления[1084].

Из подобных наблюдений над Страной Советов Сытин делал далеко идущие выводы: «Суть дела, как мне кажется, в том, что бедный социализм с богатым капитализмом соревноваться, конечно, не может. Но богатый капитализм – редкое исключение. А вот в сравнении с бедным капитализмом социализм выглядит не так уж плохо. Даже бедный социализм»[1085]. Развивая эту мысль, Сытин приходил к весьма неортодоксальному для марксизма выводу: «Противопоставление социализма капитализму и наоборот вообще вряд ли правомерно. Современный капитализм – если исключить паразитическое потребление – это общественное производство на основе умного[1086] плана, концентрации и централизации и т. п.»[1087].

Сытин не пошел за тогдашними лидерами коммунистов, позиции которых были очень сильны в регионе. Ни одна из политических группировок, сформировавшихся к началу 90-х, его не привлекала: «Нелепость происходящего в стране, сумму демонстрируемого всеми направлениями и лидерами кретинизма переварить трудно»[1088]. Но после 1991 г. основным противником для Сытина сделалась «партия» рыночных реформ, олицетворяемая Егором Гайдаром.