Тем не менее с самого начала отношения между советскими и «прогрессивными» учеными за рубежом складывались очень непросто, и эти отношения замечательны в данном случае тем, что характеризуют персонажей этой книги индивидуально и по принадлежности к сообществу советских историков.
В начале 60-х годов случилось мне в разговоре с Поршневым выразить совершеннейший восторг от книги Собуля[454]
: «Вот у кого учиться надо». Б.Ф. резко парировал: «Собуля самого еще учить надо»[455]. Сколь единодушным и искренним было желание «учить Собуля», свидетельствуют и другие документы[456]. На этом фоне позиция Захера оказалась наиболее свободной от идеологического канона, и именно он шел впереди движения к взаимному сближению, в частности способствовав своими рецензиями на книги Собуля и его сподвижников открытию этой группы советскому читателю, а своими оценками – формированию отношения к ним в СССР.Конечно, Захер был достаточно начитан, чтобы видеть прорехи – с советской точки зрения – марксистского образования у Собуля и его друзей. «Я совершенно согласен с Вами, что для Собуля характерно усвоение только учения Маркса и Энгельса, но не В.И. Ленина»[457]
, – писал он Адо, работавшему над вступительной статьей к первому русскому изданию статей Собуля. Однако подобное – и совершенное недопустимое для советского ученого – отступление от Ленина Захер стремился смикшировать, представив идейно-теоретический порок «детскими» слабостями: «Ошибки Собуля никак не являются его личными, а целиком повторяются и у Rudé, и у Walter Markov’а, и у Cobb’а… Не кажется ли Вам, что эти ошибки необычайно напоминают ошибки в ранних работах советских историков, в частности Н.М. Лукина, С.М. Моносова, Г. Фридлянда и Вашего покорного слуги? По-видимому, это какая-то своего рода “детская болезнь”»[458].Как битый за «отступничество» историк болезненно реагировал на какую-либо возможность отлучения зарубежных коллег-товарищей от марксистского учения. В отзывах и рецензиях на работы Собуля, Кобба, Рюде, Тенессона Захер неизменно подчеркивал их соответствие положениям марксизма-ленинизма. Безусловно в таком подчеркивании содержался полемический элемент, имплицитная полемика принимала порой комичный оборот.
В отличие от Поршнева, Манфреда, Алексеева-Попова, ученых советско-марксистской формации, Захер готов был отнести к марксизму все, что считал верным, а исследовательская манера и сами выводы Собуля, Рюде, Кобба ему, убежденному стороннику изучения революции «снизу», были, безусловно, близки. Свой теоретический «оппортунизм» Захер оправдывал политическими обстоятельствами: «Должен сразу сказать, – писал он Адо, – что эту рецензию (на книгу Собуля. –
В рецензии Захера был установлен своеобразный идейно-теоретический водораздел: классики марксизма-ленинизма указывали на «огромную, можно сказать, решающую роль, которую в ходе французской буржуазной революции сыграли плебейские массы» – «буржуазные историки… систематически преуменьшали» эту роль[460]
. Поскольку Собуль и его сподвижники выявляют роль народных масс, они следуют указаниям классиков, они – марксисты.Для Захера – это еще раз очевидно – марксизм оставался, скорее, идейно-политической, чем методологической позицией. И хотя его более молодые коллеги были, несомненно, более искушены в канонизированной методологии, проведенный старейшим советским историком Французской революции водораздел был единодушно воспринят. Изучение «снизу», с точки зрения роли масс в революции, заодно, разумеется, с верностью революционной традиции, пиететом к русской и французской революциям, стало идейно-политической основой своеобразного «левого блока» между советскими историками и «прогрессивными учеными» на Западе в международной историографии Французской революции.
Возникший союз воспроизводил, к счастью с другим финалом, ту высокую степень сотрудничества, которая была достигнута в 1920-х годах между направлением Альбера Матьеза, основанного им Общества робеспьеристcких исследований и журнала «Annales historiques de la Révolution française», с одной стороны, и советскими историками – с другой. Как и в 20-х годах, спустя 30 лет это сотрудничество включало три составляющих: политическую, творческую и личностную. Все они отразились в переписке Захера.