Историки железного века

В то же время Собуль отнюдь не требовал от советских друзей безоговорочного одобрения своей научной концепции. Напротив, когда Захер, читавший очень внимательно его монографию (перед тем как написать рецензию для «Новой и новейшей истории»), сделал ряд критических замечаний, Собуль постарался снять моменты расхождения. При том за замечания благодарил, отметив, что члены жюри при его защите отделались формальными оценками и потому он особенно ценит внимание, проявленное Захером к его работе. Собуль в то же время допускал возможность разногласий и не считал нужным их скрывать: «Если есть моменты, в которых мы не согласны, об этом нужно писать, нужно дискутировать. Следовательно, я жду от Вас критическую рецензию… Мне не нужна чисто хвалебная рецензия»[484].

Собуль не скрывал от советского друга сложность своего положения в научном мире Франции, делился с Захером перипетиями противоречиво складывавшейся университетской карьеры, искал моральную поддержку в драматических случаях. После смерти Лефевра он пишет Захеру о своей крайней обеспокоенности судьбой «его наследства» председателя Общества робеспьеристских исследований и редактора «Анналов». «Итак, – заключал Собуль, – журнал остается в руках робеспьеристов». Еще раз: «Мы сохраняем следовательно (через меня) контроль над журналом. Это главное». И, наконец, в заключение письма: «Рассчитывайте на меня в отношении сохранения робеспьеристской и революционной традиции наших “Annales historiques”»[485].

Думается, это заседание, состоявшееся 11 октября 1959 г., было без преувеличения историческим в судьбе французского ученого. Он получил первый административный статус в своей научной карьере, пост в Обществе робеспьеристских исследований закреплял международный научный престиж ученого. Немаловажна и духовная составляющая. Собуль отныне видит себя хранителем робеспьеристской, а, значит – Матьезовской традиции. Это не могло не отразиться и на его творчестве.

Отвечая на критические замечания Захера о робеспьеризме Матьеза, Собуль оправдывался, что для него главное – «политическая и экономическая несовместимость между санкюлотерией и буржуазией, даже якобинской». «Я совершенно не матьезовец, – продолжал Собуль. – Я согласен с Вами о “невозможности средней линии”… Когда “средняя линия” стала невозможной, Робеспьер взял сторону буржуазии и это было катастрофой»[486].

«Я совершенно не матьезовец», – повторял Собуль в следующем письме и прибавлял, что в вопросе о задачах национальной обороны Лефевр «всецело разделял точку зрения Матьеза»[487]. Следовательно, в важнейшем вопросе о роли этих потребностей в генезисе якобинской диктатуры Собуль сходился со своим советским коллегой и расходился с оценкой Матьеза – Лефевра.

В дальнейшем Собуль стал эволюционировать в сторону «классической традиции». В полемике с «ревизионистами» Собуль сформулировал поистине классическую схему процесса: 1789 год – «буржуазная и либеральная» революция, «пользовавшаяся поддержкой народа», 1792 год – вмешательство народа для сохранения «завоеваний 1789 г.», якобинская диктатура – «сдвиг влево, необходимый… для спасения революции»[488].

Можно, я думаю, заключить, что Собуль, так же как Кобб, отходил от своей позиции на рубеже 50–60-х годов; между тем это движение было прямо противоположным эволюции английского историка.

В автобиографическом письме Кобба того же времени (конец 50-х) содержалось откровенное признание о начале идейной эволюции: «Я понемногу становлюсь антиробеспьеристом и теперь не во всем согласен с позицией Анналов[489]. Робеспьер – это чистый папа в миниатюре, в первую очередь, это чудовищная спесь и самоуверенность. Кропоткин, я считаю, правильно его оценил. Трудно ему простить Верховное существо и, ОСОБЕННО, этот НЕПРАВЕДНЫЙ процесс эбертистов, это было настоящее убийство, хотя и с юридическими процедурами»[490].

Однако 1959 г. был для Кобба не тем временем, когда можно было афишировать разногласия с французскими робеспьеристами. Называя себя «аполитичным», Кобб, очевидно, намекал на свою отличную от Собуля и Рюде непартийную политизированность. Не будучи коммунистом, он был тем не менее последовательным антифашистом. Антифашизм был исключительно глубоким, составляя, судя по письмам к Захеру, основу его мировоззрения, как и самой личности, и побуждая с подозрением относиться к любой смеси авторитаризма с национализмом. Несомненно также, английский историк отождествлял себя с международной революционной традицией. Рождение в 1917 г. представлялось ему символичным.