Историки железного века

Почему Поршнев, готовя обобщение своего понимания исторического процесса, придавал такое значение Началу и почему он мысленно именовал свое сочинение «Критикой человеческой истории»? «То или иное привычное мнение о начале истории… служит одной из посылок общего представления об историческом процессе. Более того, вся совокупность гуманитарных наук имплицитно несет в себе это понятие начала человеческой истории. Но хуже того, начало человеческой истории … место стока для самых некритических ходячих идей и обыденных предрассудков по поводу социологии и истории. Самые тривиальные и непродуманные мнимые истины становятся наукообразными в сопровождении слов “люди с самого начала”»[665].

Советский ученый занял особую позицию в характерном для европейской мысли со времен Просвещения столкновении мнений о начале человеческой истории. В противоположность построениям Руссо и иных идеологов эпохи «естественное» состояние вовсе не представлялось ему «утраченным раем», однако и идти за Гоббсом с «войной всех против всех» он не собирался. Сформулировав стоящую перед исследователем «доистории» дилемму: «либо искать радующие… симптомы явившегося в мир человеческого разума», либо «искать свидетельства того… от чего мы отделывались»[666], Поршнев провозгласил единственно научным путем познания вторую позицию, сосредоточившись на изживании человечеством своего древнейшего наследия.

«Последовательный историзм ведет к выводу, что в начале истории все в человеческой натуре было наоборот, чем сейчас», – утверждал Поршнев, полагая в основу своей концепции методологический принцип «двух инверсий»: «“перевертывание” животной натуры в такую, с какой люди начали историю», и «перевертывание» этого исходного состояния в ходе истории[667]. Ученый категорически высказывался за качественный скачок при возникновении человеческого рода. Союзником его при этом оказывался Декарт, которому советский историк открыто отдавал предпочтение перед материализмом XVIII в.

«Декарт, – писал Поршнев, – провел пропасть между животными и человеком; чтобы показать особую божественную природу человеческого разума, он выдвинул тезис о машинообразном, рефлекторном характере всей жизнедеятельности животных. Хотя цель была теологическая, результатом явилось великое материалистическое открытие… Французские материалисты XVIII века атаковали это картезианское противопоставление человека и животных… Картезианцам они противопоставляли, с одной стороны, доказательства в пользу того, что и человек – машина… с другой – доводы… в пользу наличия у животных тех же элементарных ощущений и представлений, зачатков того же сознания и разума, что и у человека. Хотя цель была материалистическая, результатом оказались полуидеалистические представления о субъективном мире животных по аналогии с субъективным миром человека»[668].

Советский историк поставил задачей «материалистическое снятие» того, что он назвал «теоремой Декарта» на путях выявления связи между «телесно-физиологическим» и «социальным (в том числе сознанием) в человеке». Но на этих путях ему пришлось столкнуться не просто с привычным (от материалистов XVIII века), а с канонизированном в марксизме (от Энгельса) толкованием антропогенеза. Поршнев в характерном стиле «обошел» классика, сделав вид, что устраняет «формально-логическую» ошибку в понимании классического произведения «Роль труда в происхождении человека от обезьяны»[669]. На самом деле в противовес известному постулату «труд создал человека» позицию Поршнева можно афористично выразить известным библейским выражением «в начале было Слово», и он взял это выражение эпиграфом к своему труду[670].

Признав справедливой религиозную (картезианскую) постановку вопроса о принципиальном отличии человека от животного мира, Поршнев как ученый-материалист пошел тем не менее своим путем. Он бросил вызов сложившемуся разделению труда (особенно отчетливому в XX веке): наука занимается количественными различиями между «человеческим» и «животным», религия – качественными или, в более общей форме, наука признает «научно познаваемыми» лишь количественные различия, оставляя качественные религии (в лучшем случае, философии). Именно на это разделение труда и покусился Поршнев, вознамерившись исследовать естественно-научными методами качественный скачок между животным и человеком.

Уже в первом изложении концепции антропогенеза (1956) Поршнев определил особенность своего подхода: «Порочность всех… попыток вывести специфически человеческую психику из анализа каменных орудий и процесса их изготовления состоит в том, что человек берется лишь в его отношении к вещи …. Прогресс технического отношения индивида к предмету, например, к кремню, сам по себе решительно ничего не может объяснить в возникновении специфически человеческого мышления, ибо генезис этого нового качества лежит в отношении людей к людям, а не к вещам»[671].