Следующая за кабинетом комната в XVIII веке особого назначения не имела. Позже она была предназначена для помещения знамен и почетного караула гвардейских полков, находившихся в Петергофе, и тогда же получила новое название „штандартной". Старую обивку стен заменил золотисто-желтый фабричный шелк под цвет романовского штандарта-флага, который поднимался на специальном столбе у дворца.
В последнее время обивка этой комнаты была заменена лионским шелком XVIII века, исполненным по рисункам художника Лассаля.
Кавалерская
В этой комнате обыкновенно принимались и „жаловались к руке" придворные кавалеры и „господа генералитет". А всего чаще удостаивались этой „милости" офицеры тех гвардейских полков, которые летом стояли в Петергофе и несли дворцовые караулы.
Гвардия пользовалась в XVIII веке исключительными привилегиями. Как вооруженный авангард дворянства, она стояла на страже его интересов и была настолько реальной силой, что „самодержцам" приходилось всячески ее ублажать и даже заискивать перед ней. Уже в день смерти Петра I гвардия категорически заявила свое право на решение вопроса о престолонаследии. Екатерина I заняла престол, фактически ставший с этого момента „выборным".
Роль гвардейского штыка, как своеобразного „избирательного бюллетеня", особенно отчетливо выявилась при воцарении в 1741 году Елизаветы и в 1762 году Екатерины II. Императорский престол замещался по указанию гвардии и недаром Елизавета ночь накануне переворота провела в казармах Преображенского полка, а Екатерина, прибыв из Петергофа в столицу, прежде всего явилась в Измайловские казармы. Однако, при таком способе воцарения „самодержцы" постоянно дрожали за власть и жизнь. По свидетельству современника, Елизавета была „в постоянном страхе и редко проводила два дня в том же месте". [1]
Для истории Петергофа особенно интересен переворот 1762 года. В петергофском уединении, в тиши скромных монплезирских комнат [2] Екатерина готовилась свергнуть Петра III. Отсюда рано утром 28 июня она отправилась в Петербург, чтобы в тот же день, объявив себя императрицей, выступить с гвардией обратно в Петергоф против засевшего в Ораниенбауме Петра. Уже на следующий день фактический захват власти был оформлен „согласием" Петра, и в письме из Петергофа новая императрица спешила дать отчет одному из действительных руководителей переворота „любезноверному генералу аншефу Петру Панину":
„Со вчерашним куриером мы вас уведомили о благополучном нашем возшествии на престол всероссийской, а ныне даем знать, что бывший император сам собственным своим поводом на всегда отказался от престола в империи нашей, в чем нам и торжественное удостоверение своеручное письменно дал, которое в печать всему свету скоро издано будет для объявления".
Но и „своеручное" письменное удостоверение не считалось достаточной порукой безопасности бывшего императора и заточенный в Ропше Петр через несколько дней был убит гвардейцами в умышленно затеянной пьяной драке. Официальное сообщение изумительного по наглости манифеста приписало смерть Петра III „прежестокой колике", случившейся от геморроя, и настойчиво рекомендовало подданным эту „нечаянную" смерть принимать за „промысл божественный".
Каждый дворцовый переворот сопровождался щедрыми наградами не только непосредственным его участникам, но и всему дворянству. Путем „милостей" ставленники дворянства спешили укрепить свое положение. В 1762 году как из рога изобилия посыпались чины и титулы, деньги и поместья, а гвардейские солдаты „в награждение за верную и усердную службу при вступлении ее величества на престол" получили единовременно 335 тысяч рублей. Впоследствии ежегодно день воцарения Екатерины торжественно праздновался в Петергофе с церковным парадом, многочисленными салютами, парадным обедом и неизменным пожалованием на армию „немалого числа денежной суммы". Находилось много и других предлогов для одаривания гвардейцев, например именинные и крестинные им подарки, составившие за все царствование Екатерины II солидную сумму в миллион с лишним рублей.