Смысл дворцовых переворотов XVIII века заключался в подборе монархов угодных для господствовавшего класса, в расширении экономической базы и укреплении политической власти дворянства. Правда, в первой половине XVIII века интересы общей массы дворян не раз отступали перед господством западно-европейского капитала над внешней и внутренней политикой России; еще на пути вельможного дворянства к власти лежал разорванный Анной проект конституции, - но конечной целью этого процесса было окончательное закрепление дворянской „вольности и свободы" и рабской нищеты крестьян. "Царствование" Екатерины II, результат переворота 1762 года, оказалось развернутой системой крепостничества. За эти тридцать лет было роздано шесть миллионов десятин земли и миллион душ крепостных.
В убранстве этой комнаты, наряду с типично-парадным портретом Елизаветы (копия с Токкэ), особенного внимания заслуживает портрет Петра I работы Амикони, изображающий рядом с Петром богиню государственности и войны Минерву, а над ним амура держащего корону. Эта аллегория политических успехов Петра подчеркнута разбросанными у его ног книгами военных регламентов, планом укреплений, пушкой и литаврами, а слева на заднем плане морем с кораблями.
Украшающая комнату огромная изразцовая печь елизаветинского времени является укоренившимся в дворцовом быту XVIII века пережитком увлечений Петра I Голландией.
Большая гостиная
Расцвет русского крепостничества во второй половине XVIII века был нарушен двумя событиями. „Пугачевщина" потрясла основы дворянского государства и в течении многих месяцев держала правительство в паническом страхе. Крушение дворянского господства во Франции - первый прорыв общедворянского фронта, развеяв иллюзию богоустановленности старого порядка, - вновь заставило русских крепостников дрожать за свою шкуру.
Революция, упразднившая феодальные права и свергшая династию Бурбонов, вызвала бешеную ненависть всеевропейской контр-революции, к которой присоединилась и царская Россия. При первом известии о „безбожных и возмутительных" происшествиях во Франции, русское правительство поспешило принять решительные меры против проникновения революционной заразы. Екатерина в бессильной злобе называла буржуазное Национальное Собрание „гидрой о 1200 головах," а принятую им конституцию не иначе, как „антихристовой". [1]
Классовая солидарность дворянства особенно отчетливо проявилась в сочувствии и поддержке, которыми пользовались в царской России французские эмигранты. Сердце русской императрицы „обливалось кровью" за дворян, „изгнанных из отечества, но верных своему королю". Твердо помня, что „раз не будет дворянства, не будет и монархии", Екатерина поощряла эмигрантов „милостивыми" письмами и денежными субсидиями, охотно принимала их на русскую службу и даже предоставила им значительные земли на юге России. Что же касается менее родовитых французов, оставшихся в России или желавших приехать, то они обязаны были под присягой заверять свою непричастность к революции „ни делом, ни мыслию", казнь короля „почитать сущим злодейством", а с „одноземцами" своими французами порвать всякое сношение и „оного сношения не иметь, доколе не последует на то ее величества высочайшее разрешение". С пылким усердием принялись за искоренение отечественного „свободомыслия": либеральные рассуждения Радищева и Новикова были квалифицированы, как „рассевание заразы французской", а авторы наказаны долголетней ссылкой и тюрьмой.
Но борьба с революцией этим не ограничилась и русское самодержавие сочло необходимым активно вмешаться во французские дела для восстановления монархии, полагая, что „сие дело есть дело всех королей". Екатерина не только „плакала и убивалась" о казненном короле, но приняв участие в экономической блокаде революционной Франции, мечтала послать туда казаков для наведения порядка. Этот военный поход против Франции был осуществлен в самом конце XVIII века при ее приемнике Павле I. А пятнадцать лет спустя царская Россия во главе реакционных сил Европы разгромила буржуазную монархию Бонапарта и восстановила власть Бурбонов.
Французская революция заставила общую массу русских дворян еще теснее сплотиться вокруг трона и еще настойчивей цепляться за свое господство. Но расцвет дворянской монархии закончился. И если Радищев предвосхитил освободительное движение XIX века, то один из екатерининских вельмож (Воронцов) оказался столь проницательным, что за сто с лишним лет предвещал русскому дворянству зловещую судьбу „висеть на фонарях" или, в лучшем случае, торговать ситным.