Историко-политические заметки: народ, страна, реформы

Тамара Морщакова, судья Конституционного суда в отставке: «Я решительно не согласна с тем, что у нас такой народ – страдающий правовым нигилизмом в тяжелой форме, не уважающий право, и поэтому мы должны работать в режиме ручного управления. В области правосудия недопустимо, чтобы всякий раз следовала команда: этого сажать, этого не сажать. Народ мудр. И четко адаптирован к условиям, в которых ему приходится жить. Он знает, что закон не выполняется, что можно с милиционером договориться, если тот хочет за что-то наказать. И что если он с милиционером не захочет договариваться, то в суде точно милиционеру проиграет. Поэтому народ знает: соблюдать закон не надо, надо договариваться. Люди поставлены в такие условия. Правовой нигилизм нужно искать во властных структурах, в чиновничьем аппарате»[180].

Кроме того, в общественном сознании присутствует опасение того, что вместе с несовершенной и часто ненавидимой властью рухнет, развалится историческая Россия. Если при отсутствии видимой альтернативы не доверять еще и первым лицам – начинает рушиться картина мира – просто нельзя жить в такой стране. Эта мысль вытесняется как неудобная.

Вероятно, именно опасениями такого рода руководствовался в последние годы жизни Александр Солженицын, которого в привычке жить «чужим умом» или симпатии к отечественным деспотическим традициям (особенно в их советской версии) обвинить сложно.

Конечно, с нашей точки зрения, односторонние призывы «не трогать» власть демонстрируют отсутствие воли к переменам, только увеличивают вероятность суверенного коллапса, но это уже совсем другой разговор.

* * *

В такой ситуации любое нарушение стабильности, в том числе и всплеск военной истерии, наблюдаемый сегодня, чреват коллапсом государства, которое так же как в 1917-м и 1991-м останется без общественной поддержки. Истерическая поддержка не должна обманывать. Чтобы радостное единение вокруг императора сменилось злобой, ненавистью, подозрениями в августейшей измене, в условиях Первой мировой войны понадобилось около двух лет. Сейчас все социально-политические процессы идут быстрее.

В критической ситуации лояльность к авторитарному государству, основанная на его безальтернативности, быстро сменится желанием «подтолкнуть падающего».

Учитывая это, очень важно подумать об извлечении уроков из всплеска общественной активности, начавшегося в декабре 2011 г.

Протест обладал рядом специфических черт, которые позволяют говорить о сохранении парадигмы «ухода» и исторически сложившихся форм взаимоотношений с властью даже в среде самых активных граждан – участников массовых протестных акций.

Не только авторитарное государство, но и политика как таковая воспринимались в протестной среде как нечто чуждое, неприятное, не заслуживающее доверия. Популярность приобрела концепция «неполитического гражданского протеста». Даже люди, открыто выражавшие недовольство фальсификациями на выборах, стремились дистанцироваться от политики и ее атрибутов – партий, идеологий, программ, пытались противопоставить участию в «политике», традиционно вызывающей негативные эмоции, эмоционально позитивный «чистый» гражданский протест.

Очевидное преобладание в оппозиционных акциях эмоциональной составляющей над программно-рациональной, на наш взгляд, позволяет говорить о сохранении в начале XXI в. черт, восходящих к традиционной форме народного протеста – бунту. Как мы уже отмечали, бунт представляет собой не акт гражданского действия, направленный на достижение логически обоснованных политических целей. Напротив, он даже не оборотная сторона, а форма существования той же социально-политической сути, которая вне бунта выражается в социальной апатии, покорности неизменным обстоятельствам, различных формах «ухода». Это не прорыв к выходу из неизменного круга вещей, а органическая составляющая этого круга, в принципе не нацеленная на то, чтобы его разорвать.