Историко-политические заметки: народ, страна, реформы

Новая элита не принадлежала к какой-то специфической социальной группе – знатной или незнатной, столичной или провинциальной. Это были разные люди – горожанин Кузьма Минин, князь Дмитрий Пожарский, келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын и еще много других людей. Они не участвовали в подлостях смутного времени, делали каждый на своем месте то, что считали нужным и достойным, и думали о будущем страны больше, чем о своем собственном, хотя ситуация порождала сомнения в наличии у России какого бы то ни было будущего.

Земский собор, собравшийся в январе 1613 года, в отличие от того, который «избирал» Бориса Годунова, был именно наиболее полным на тот момент народным представительством, собравшимся для того, чтобы решать вопрос о новом государе и новой, легитимной династии. Ответ на этот вопрос не был заранее известен никому из участников собора. Вернее, часть из них (принадлежащая в основном к московским боярам) думали, что они-то ответ знают и провести свое решение сумеют, но они ошибались.

Новая династия – «произведение» Земского собора, который действительно собрался для того, чтобы выбирать. Потом, конечно, было и помазание на царство (в июле 1613 г.), но помазаны были и Годунов, и Шуйский, и Лжедмитрий. Первоисточник легитимности – не помазание, а собор. Династия, основанная Земским собором, оставалась легитимной три века, за которые многое произошло, облик страны радикально изменился. Был большой шанс, что династия оставалась бы и дальше: конституционная монархия – возможная форма существования демократического государства.

* * *

Почему в России фактически отсутствует массовая гражданская самоорганизация? Почему социально-психологический дискомфорт не выливается в борьбу за социальные и политические права, в голосование за оппозицию на выборах и иные формы политической активности? Почему возникающая гражданская активность быстро превращается в субкультуру?

Первая реальная проблема, связанная с состоянием общественного сознания, – это уже отмеченное нами распространение различных форм «ухода».

Подчинение обстоятельствам и неверие в возможность их изменить – это не поддержка существующего порядка вещей и власти, которая его олицетворяет.

То, что довольно часто принимается за любовь к «жесткой руке» и популярность авторитаризма, – это, прежде всего, – традиционная покорность существующему ходу вещей.

Кроме того, в обществе и элитах высок уровень конформизма. Общество податливо к пропаганде, особенно через электронные СМИ.

Показатель специфического, условного характера поддержки власти – на всем протяжении «нулевых» и в начале 2010-х гг. высокие рейтинги доверия первых лиц сочетаются с недоверием к основным общественным и государственным институтам, к политикам и общественным деятелям.

Во-вторых, уже внутренняя политика «реформаторов» 90-х, атомизировав и грубо индивидуализировав общество и практически ликвидировав его участие в формировании власти фальсификациями голосования на президентских выборах, сделала мысли о переустройстве уклада жизни мечтами, мало соотносящимися с повседневной практикой. Внутренняя политика 2000-х окончательно закрепила эту тенденцию.

По-европейски рациональной реакцией на сегодняшнюю социально-политическую действительность стало приспособление.

Препятствующие модернизации модели отношений у нашего общества не в исторической глубине осознания, а в вызывающей отвращение и дискомфорт, но кажущейся непреодолимой повседневной практике.