Историко-политические заметки: народ, страна, реформы

При этом подчеркнем еще раз, нет оснований говорить о социокультурном расколе общества, наличии «культурного авангарда», обладающего современным сознанием, и инертной массы, «гасящей» модернизационные импульсы.

То, что часто принимается за «социокультурный» раскол, – противостояние по поводу некоторых моментов отечественной истории, спор «либералов-западников» с «патриотами-почвенниками», взаимная неприязнь успешных, адаптировавшихся к новым условиям жизни и балансирующих на грани нищеты «москвичей» и «провинциалов», – является чем-то иным. Это, конечно, раскол, но не на уровне культуры, ментальности, образа жизни и мысли.

Это даже не уровень базовых жизненных потребностей. В основном люди хотят одного и того же – стабильности, уверенности в будущем, того, чтобы их жизнь и будущее их детей зависели не от случая и силы, а от их труда, знаний, умений.

Удовлетворение этих потребностей связывается с разными идеологическими конструкциями, а чаще – с мифами, опирающимися на «желаемые образы прошлого».

По поводу необходимости кардинальных перемен в стране, подлинной модернизации в стране существует консенсус, но дискуссия о модернизации мечется между советско-азиатским идеалом модернизации сверху, «жесткой рукой» и идеалом свободы, основанном на ельцинских 90-х.

Ценности, на основе которых можно строить Европейскую Россию (европейскую с точки зрения ценностей и образа жизни, а географически это – от Калининграда до Петропавловска-Камчатского), в сознании россиян присутствуют. Однако их надо актуализировать, выводить на первый план во внутренней иерархии.

Рассмотрим, в частности, отношение к свободе. У тезиса о специфическом восприятии русскими свободы как безграничной «воли», об инверсионном метании русской души между анархией и тиранией есть основания. Многовековая авторитарно-тоталитарная традиция – тоже не сказка. Вместе с тем, если бы дело было, прежде всего, в особенностях ментальности, мы бы неизбежно встретились с достаточно четким отторжением европейского представления о свободе и демократии и демократических институтов европейского типа. Такого отторжения нет. Это регулярно подтверждается результатами социологических опросов. Они показывают, что свобода и демократия вполне вписываются в картину мира и ценностные представления российского человека. В то же время эти ценности уступают стремлению к порядку и достатку.

На наш взгляд, суть проблемы в связи между порядком-достатком, с одной стороны, и политической активностью и свободой-демократией, с другой. Ее нет потому, что никогда не было на практике.

Мнение о патернализме и социальном иждивенчестве как глубоко укорененных чертах российского обывателя нам также представляется весьма поверхностным. Напротив, в условиях весьма далеких от социального государства, когда миллионы людей пережили личные драмы, катастрофы и трагедии, россияне явили многообразие способов выживания с опорой только на собственные силы.

Может быть, в России сравнительно с европейскими странами действительно больше людей с иррациональной деструктивной организацией сознания, демонстрирующих искреннюю симпатию к тоталитарным традициям, ностальгию по «жесткой руке», оправдывающих государственный террор как политический метод. Однако, по нашим оценкам, доля таких людей в последние 20 лет более или менее стабильна. Применительно к политике этот процент сравним с электоратом В. Жириновского. Этот слой не был доминирующим, представлял собой уродливо разросшуюся по сравнению с Европой, но все же маргиналию.