Историко-политические заметки: народ, страна, реформы

О. Сухова о крестьянский бунтах начала XX в.: «Поляризация представлений о социальной справедливости в контексте противопоставления Правды и Кривды в родовом сознании великороссов позволяла идентифицировать собственное участие в погромном движении как санкционированное свыше вознаграждение, расплату за долготерпение и страдания. Отчасти, это воспроизводство преломленной в архетипах крестьянской ментальности идеи о цикличности развития мироздания, о чередовании эпох смирения (социокультурного гомеостаза) и бунта (социокультурного кризиса).

У бунта есть лидеры, но функция лидера и авторитета – не в формировании требований, не в переговорах с властями, не в претворении массовых настроений в политическую форму, а в эмоциональной «настройке» на массу. О том, что делать дальше, лидеры бунта не знают и не могут знать. Более того, претендующие на знание бунту и не нужны, они за пределами ритуала.

Начинается и заканчивается бунт спонтанно, конкретный момент спрогнозировать сложно, понятно только, что конструктивного результата у бунта заведомо быть не может, – протестная масса либо распадется, либо произойдет срыв в хаос.

О. Сухова: «Погромные выступления, несмотря на определенные элементы формальной организованности (принятие решения на сходе, агитация вплоть до принуждения: "сожжем", кто не поедет, "виноватым будет" и т. д.), носили, безусловно, стихийный характер. Все действия были подчинены незамедлительному удовлетворению потребности в эмоциональной разрядке, жажде мщения, возмездия, причинения ущерба тому, кто в оценках крестьян являлся социальным носителем образа "врага"».

Достижение желаемого результата, сброс, разрядка сверхсильного эмоционального напряжения – эта фаза в развитии социальной агрессии приобретает форму всеобщего ликования, массового «праздника», «карнавального действа» или «масленичного гуляния», со всеми присущими последнему атрибутами: «Народ этот кричал: «Ура!», бабы пели песни», «кто-то играл на гармонии» (с. Любятино Пензенской губ.); «крестьяне обоего пола, распивая водки и вина, закусывали варением и плясали под беспорядочные звуки пианино» (с. Б. Верхи Пензенской губ.)[181].

Массовые митинги протеста 2011–2012 гг. – это не погромные выступления. Но и участники – не крестьяне-общинники начала века. Это люди XXI века, получившие современное образование, воспитание, представление о добре и зле. Физическое разрушение, насилие, убийство для них не является морально оправданным даже как регуляция сверхсильных переживаний. Они, как «люди слова», скорее, склонны к вербальной самореализации. Однако и для них выступление – это, прежде всего, способ регуляции эмоциональных переживаний, способ избавления от становящегося невыносимым (во многом – в результате процесса «говорения») чувства унижения через единение с массой. Каждый из принадлежащих к современной массе, конечно, считает себя личностью и не любит слово «масса», но с какой гордостью и даже упоением участники процесса говорят о численности собравшихся.