Истребитель

– Кандель, да, – сказал старик, не удивившись. – Хороший мужик Кандель. Он как-то соскочил. Иначе бы тоже… Он понял. Вообще начитанный был, все читал. Как-то сбежал на войну… На войне, как ни странно, можно было спастись. Ну и сначала Халхин-Гол, потом финны… В Испанию его не пустили, в Испании Петров был. Но Петров не смог соскочить, там другая была история. Я тут пишу.

– А жена его, вы не знаете? Она же потом…

– Она потом с поэтом была, после спилась, да. Она играла потом в Свердловске, уже в Москву не брали. Я не знаю. Я у них на свадьбе был. Она тогда очень была хороша, но уже немножко пила, и видно было, что будет пить больше. Сам Петров не пил, он такой был здоровый… как теленок. Довольно был глуповат, но храбрости редкой. Он интересный был летчик, только была у него глупость одна, он, я думаю, через эту глупость и стал лихачить. Ну, это не по делу. Я там подобрал по нему все.

Старик как будто тяготился этим разговором, потому что ему больно было ворошить славное прошлое, а вместе с тем был счастлив, что к нему пришли, вспомнили; поэтому он начинал разные темы и бросал. Корнилов спросил о том, что его действительно интересовало:

– Как вы думаете, почему И-180 так и не пошел в серию?

– Потому что Волчак, – охотно ответил старик, – а как же. Куда ж он пошел бы. После Волчака на нем еще трое упали, никто, кроме него, не мог его выучить летать. Истребитель же, понимаете, мало сделать. Надо учить летать, это надо быть испытателем от бога. На войне же как оказалось? Лучшие машины были Яковлева. Простые, мощные. Все, что делали Антонов, Карпов… это были классные машины, но они были, знаете… как фигурные коньки. Для рекордов, для дальности, для залезания выше некуда. А чтобы бой… так это были нужны другие качества. Это нужны гаги, простые, дешевые. Вот Васильева, она же как погибла? Она красивая была женщина. Они были три первые героини Советского Союза. Она была в дальневосточном перелете. А на Пе-2 у нее было всего тридцать часов налета, и когда надо было просто работать, вот просто тягловая работа войны, это они не умели. И в облачность полетела, все думала, это как на рекорд. И не дотянув до Сталинграда… Кандель тоже сначала, как Берлин полетел бомбить в августе сорок первого года, чуть не гробанулся, все думал взять больше бомб… А там не это надо было. Сталин это понял, он к летному делу охладел уже в сороковом. Я вернулся с «Седова», заметил. Уже нужны были Сталину серые лошадки. А тогда – они же все были герои! Ими все бредили, вы должны же по школе помнить… или нет?

– Мне было четыре года, когда Волчака хоронили, – признался Корнилов. – Я отца не помню совсем.

– Отец был на вас не похож, рыхлый, – сказал старик. – Ну, вы с годами тоже… можете. Он был суровый, требовательный. Не очень приятный. – Он усмехнулся. – Но дело знал.

– А Кондратьева вы не знали? – поинтересовался Корнилов. – У него сейчас книга вышла… Он на фронте погиб, в сорок втором. Был конструктор, придумал лунный модуль.

– Кондратьев? – с сомнением переспросил старик. – Нет, не слышал. Может быть, он был особо секретный…

– Нет, он работал под Москвой на МТС. А для себя писал. Если хотите, я принесу. «Для тех, кто будет летать и строить».

– Да мне зачем, – сказал Бровман равнодушно, – я не конструктор. Лунный модуль… я думаю, не будет лунного модуля. Может, в Штатах, а у нас нет.

– Почему? – почти оскорбился Корнилов. По некоторым проговоркам посвященных людей он знал, что лунный проект уже в запуске.

– Да зачем… мы все что надо уже сделали.

– А другие планеты? А другие галактики?

– Да что планеты, – отмахнулся Бровман. – До Марса лететь – это несколько поколений должно там вырасти, это очень долгое дело… И что там делать? Аэлиты никакой там нет, да и нигде, скорей всего, ничего нет… Мы уже на полюс сходили, там лед один. Но на полюс хоть ракеты можно поставить, бомбу сбросить, а тут что? Мы все уже сделали, понимаете? Цель Советского Союза была никакое не равенство. Цель Советского Союза была выход в стратосферу, а все остальное этой цели служило. Это просто такое общество, которое смогло построить ракету, понимаете? Никакое другое бы не построило. А больше оно ни для чего не годилось.

Это не было безумием, понял Корнилов; это было обычной болезнью профессионала, склонного полагать свою область знания главным сокровищем человечества. Старик оправдывал свою жизнь; все старики оправдывают ее. И странно сказать, Советский Союз полетом, ровно ничего не менявшим в жизни двухсот миллионов его граждан, делал примерно то же самое.

– А что же теперь, – сказал Бровман. – Цель достигнута, можно отбрасывать ступень.

– Но ведь и американцы полетели, только позже, – возразил Корнилов.