Истребители

На Дальнем Востоке тоже было по-прежнему неспокойно. Потерпев неудачу в боях у озера Хасан, Япония затеяла более крупную военную провокацию на реке Халхин-Гол. Обострялись отношения с Финляндией: одна наша эскадрилья убыла в Карелию.

На Халхин-Голе, как известно, проходили ожесточенные воздушные бои, в которых с обеих сторон участвовало большое количество самолетов. К этому периоду ваши летчики уже получили и освоили последнюю модификацию поликарповского биплана И-153 — «Чайку». Она имела более совершенную аэродинамическую характеристику. В отличие от других поликарповских бипланов у этой машины убирались шасси, что давало солидную прибавку в скорости. На И-153 и на И-16 наши летчики в воздушных боях имели преимущество над японской истребительной авиацией, а кроме того, превосходили японских летчиков в тактических приемах группового боя. Результаты воздушных боев на Халхин-Голе позволяли сделать вывод, что в целом подготовка наших летчиков-истребителей вполне отвечает требованиям времени.

Я говорил о том, какое большое значение в наших летных частях придавалось командирской учебе. Речь идет не только о практической стороне дела. Большое внимание уделялось и развитию теории. В частности, с огромным интересом мы, молодые командиры, изучали труды видного авиационного военного теоретика А. Н. Лапчинского, который еще в 1926 году издал крупную работу «Тактика авиации». В 1939 году вышел в свет его труд [27] «Воздушная армия», где были изложены основные положения о возможном характере боевых действий Военно-Воздушных Сил в начальный период войны. Подробно тактика истребительной авиации была изложена в книге П. П. Ионова «Истребительная авиация», изданной в 1940 году, а также работе Б. Л. Теплинского «Основы общей тактики Военно-Воздушных Сил» (книга вышла в 1940 году). В этих трудах авторы использовали все лучшее из полученного боевого опыта и развития отечественной авиации. Они исходили из того, что основным принципом боевого применения истребительной авиации следует считать боевые действия в интересах боя и операции сухопутных войск в тесном с ними взаимодействии, не исключая при этом самостоятельных действий.

Взгляды советских теоретиков по многим принципиальным вопросам убедительно опровергали популярную в те годы на Западе доктрину итальянского генерала Д. Дуэ, изложенную им в книге «Господство в воздухе». Дуэ обосновывал идею самостоятельной роли воздушного флота в системе вооруженных сил. По нему выходило, что авиация одна способна решить исход современной войны.

Опыт боев впоследствии полностью подтвердил несостоятельность взглядов Дуэ и правоту советских военных теоретиков. Но 50 лет назад то, что сегодня предстает в виде бесспорной истины, вовсе не было столь очевидным, и потому названные работы вызывали у нас огромный интерес и были, как говорится, нарасхват.

В моей памяти служба на Дальнем Востоке осталась незабываемым периодом жизни. И суровые условия быта, и какая-то особая атмосфера товарищества, взаимного доверия, дружелюбия, связывающая людей разных должностных категорий, и одновременно дух высокой требовательности и, я бы сказал, здорового профессионального самолюбия — все это формировало нас и развивало в каждом и бойцовские, и чисто человеческие качества. Наконец, у меня боевое крещение тоже состоялось на Дальнем Востоке, и свою первую и очень высокую награду я заслужил именно там. В моей памяти нет ничего, что бы омрачало воспоминания о том периоде. В 1939 году мне было 27 лет. У меня уже был приличный летный и командирский опыт. И, конечно, огромный запас энергии. Единственное желание, которое постоянно меня одолевало, — это жажда знать еще больше. Мне дали хорошую по тем временам подготовку в военно-теоретической школе, я это чувствовал в своей повседневной службе, но тем [28] не менее постоянно ощущал жгучую потребность учиться. Я настойчиво просил командующего дать мне возможность поступить в Военно-воздушную академию имени профессора Н. Е. Жуковского. П. В. Рычагов ко мне, молодому командиру, относился не только с пониманием, но, я бы сказал, с заботливостью. Однако на мои просьбы насчет академии отвечал отказом.

— Зачем тебе учиться? — говорил он. — Ты и так хорошо подготовлен. Тебя ценят, выдвигают... — И, вероятно, чтобы отказ выглядел убедительней и не оставил бы в моей душе чувства досады, добавлял, показывая на мой орден: — Вот она, твоя академия.

Все-таки я не отступал, продолжал писать рапорты, и в конце концов на мою умоляющую просьбу П. В. Рычагов ответил согласием. В течение зимы и весны сорокового года я продолжал работать как заместитель командира полка, а все свободное время отдавал подготовке к экзаменам в академии. Сдавать их предстояло в июле — августе, а убыть в Москву мне разрешили только к самому началу экзаменов.

В академию был конкурс, и я, как все абитуриенты, конечно, волновался за исход экзаменов. Но вот объявлен приказ: меня зачислили слушателем.