Истребители

Работая над рукописью, я, конечно, опирался не только на свою память. Пришлось и архивные материалы поднимать, и обращаться за помощью к боевым друзьям. Дело не в том, что со временем что-то подзабывается. В определенной мере память у нас общая. Но вся тонкость в том, что, хотя все мы в полку были участниками одних и тех же событий, каждый видел их по-своему, со своей должностной и профессиональной позиции. Например, мой надежный боевой товарищ техник-лейтенант Иван Михайлович Плетнев, который в течение многих месяцев готовил мне самолет к боевым вылетам, помнит такие детали, которые я сам уже забыл. В связи с этим человеком хочу сказать, что в полку я всегда старался поддерживать дух истинного товарищества, [90] взаимного доверия и уважения, но категорически пресекал всякие попытки фамильярного общения друг с другом и панибратства. Однажды уже на Северо-Западном фронте я как-то готовился к повторному вылету. Обстановка в воздухе была напряженной, у противника появились модернизированные «мессершмитты», и нам приходилось вести тяжелые бои. Состояние летчиков было нервозным, от постоянного напряжения в воздухе даже опытные наши истребители совершали ошибки, за которые приходилось расплачиваться высокой ценой. В такие периоды я не только не мог, не имел права давать никаких послаблений людям, но даже наоборот — становился требовательней и жестче, чтобы подтянуть их внутренне. Ведь закон войны суров: расслабится человек, а на следующий день это будет стоить ему жизни. И вот тогда, уже садясь в кабину самолета, я вдруг почувствовал, что меня кто-то фамильярно похлопывает по спине. Я резко обернулся и встретился взглядом с Плетневым. Иван Михайлович стоял рядом в промасленном своем комбинезоне и спокойно смотрел мне в глаза. «Все в порядке, командир, — как бы говорил его взгляд, — все будет хорошо!» И я мгновенно ощутил чувство благодарности к этому человеку за это неуставное, но по-человечески искреннее напутствие и за то его внутреннее волнение, с которым он, такой спокойный внешне, будет ждать моего возвращения.

А начались наши отношения с Иваном Михайловичем с курьеза, о котором он много лет спустя сам вспоминал в письме. Вот что он писал:

«Буквально за два дня до вылета на фронт произошло ЧП. Техник звена управления полка Николай Иванович Куликов допустил оплошность, в результате чего был разбит самолет У-2. Уходя на обед в столовую, личный состав звена не привязал самолет к штопорам. Порывом ветра легкий У-2 был подхвачен и превращен в груду обломков. Вот тогда мы, техники, впервые узнали, что такое негодование командира полка...

Но не прошло и двух дней — снова «сюрприз»: за два часа до вылета обнаружилось, что на машине командира барахлит мотор, а причина неизвестна. К стоянке самолетов нашей 1-й эскадрильи бежал инженер полка Кичаев и срывающимся голосом кричал: «Где Кононов?! Где Плетнев?!» Еще не зная, в чем дело, я вышел навстречу Кичаеву и тут же получил от него приказ немедленно принимать звено управления. Я посмотрел на [91] старшего техника эскадрильи П. И. Кононова, но тот без слов развел руками. Кичаев и Кононов были уважаемыми в полку специалистами, оба участвовали в событиях на Халхин-Голе, имели боевые ордена, и я надеялся, что Кононов договорится, чтобы меня оставили в эскадрилье. Уж больно суровым показался мне командир полка.

На душе у меня кошки скребли, а когда увидел самолет командира — и вовсе ужаснулся. Капоты с мотора были сняты, свечи вывернуты, магнето раскрыто... На мой вопрос: «Что с мотором?» — вконец растерявшийся техник звена управления ничего конкретного сказать не мог. «Иди в эскадрилью к Кононову, на мое место, — сказал я ему, — там все в порядке»

На мое счастье, неподалеку, у своего самолета, стоял штурман полка майор Кондратьев. Я обрисовал ему ситуацию, сказал, что не успею подготовить самолет командира полка в оставшееся время, да еще и при полном незнании причины дефекта. Договорились, что командир, который ведет первый эшелон, полетит на самолете Кондратьева, а сам Кондратьев полетит позже на самолете командира После этого я начал вслепую искать неисправность в моторе машины командира. О моторах «Харрикейна» у нас, среди техников, бытовала поговорка: «Ройс-ройс — все равно ничего не найдешь», Я увлекся работой, спешил и не заметил, как подошел командир. Услышал требовательный голос: «Может, доложите командиру о готовности самолета?» «Никак нет, товарищ командир, — стоя на стремянке, отчеканил я. — Самолет неисправен и к вашему вылету готов не будет». И как о деле уже решенном сообщил, что договорился со штурманом полка Кондратьевым: командир полетит на его самолете.