Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь

 Произошедшее с Гейджем оставалось предметом дискуссий нейробиологов и медиков на протяжении многих десятилетий, поскольку необходимо было интерпретировать столь выраженную травму лобной доли мозга на основании возникших симптомов.

Как ни удивительно, Гейдж выздоровел и (не считая односторонней слепоты после повреждения левого глаза) не утратил сенсорного восприятия и возможности говорить. Походка и другие функции тела также остались невредимыми – очевидно, все они локализовались не в поврежденной области мозга. Однако кое-что в Гейдже все же стало меняться (я говорю это с некоторой осторожностью, поскольку источники по его случаю не вполне надежны) – его психика. Мужчина, ранее представлявшийся уравновешенным, стал нетерпеливым, легко возбудимым, склонным к вульгарности нелюдимом. По словам Харлоу, у Гейджа разрушился барьер между умственными способностями и анимальными[168] функциями. Тем не менее пострадавший вскоре решил вернуться к работе и уехал на несколько лет в Чили, где стал кучером почтового дилижанса. В 1859 году у него проявились симптомы эпилепсии. На тот момент Гейдж переехал к своей семье, живущей в Сан-Франциско, и умер в мае 1860 года – почти через двенадцать лет после несчастного случая.

Сегодня случай Финеаса Гейджа считается важным, потому что его черепно-мозговая травма стала первой, способствующей прояснению местоположения так называемых высших, определяющих личность функций мозга. Так наметился путь к «картографии мозга» – присвоению задач и функций конкретным областям мозга. У пациентов с повреждением лобной области проблемы с рациональным принятием решений и обработкой эмоций в последние годы выявлялись настолько последовательно, что термин «синдром Финеаса Гейджа» прокрался в труды по нейропатологии. Череп со следами серьезной травмы и лом, который первоначально был похоронен вместе с Гейджем, не утрачены – после эксгумации их разместили в Анатомическом музее Уоррена в Гарвардском университете.

Адель Блох-Бауэр (Золотая Адель)

Посетители Новой галереи в Нью-Йорке терпеливо выстраиваются в очередь перед одним из самых известных произведений искусства эпохи модерна. Созданная Густавом Климтом в 1907 году «Золотая Адель» – икона югендстиля. Впечатляет портрет, также известный как «Адель Блох-Бауэр I», в том числе создаваемым ощущением едва уловимой хрупкости. Художник будто предчувствовал ее судьбу: жена венского банкира умрет в 1925 году в возрасте всего 45 лет от инфекции мозга, энцефалита. Несколько лет назад группа бразильских врачей оценила картину с клинической точки зрения и опубликовала результаты в журнале Journal of Medical Biography. Примечательной особенностью лика Адели Блох-Бауэр, который можно интерпретировать как facies mitralis[169], были покрасневшие щеки, что характерно для такого распространенного заболевания, как митральный стеноз, порок клапана сердца. Диагноз этого сердечного заболевания, которое у больных в основном выражается в одышке и снижении работоспособности, соответствует форме проявления болезни у женщины – окружающие покрасневшие участки кожи из-за плохого кровоснабжения в некоторых местах цианозные, синеватые. Митральный стеноз часто возникает из-за ревматической лихорадки. Судя по тому, что у натурщицы деформирован один палец, становится совершенно очевидно, что ранее она была поражена ревматическим заболеванием.

Диагноз «митральный стеноз» подтверждает и одна деталь биографии Адели Блох-Бауэр: она очень часто жаловалась на усталость, которая, вероятно, была следствием сниженного сердечного выброса. Новый диагноз объяснял и преждевременную смерть. К концу жизни у нее могла развиться лихорадка из-за инфекции деформированного митрального клапана. Тогда это инфекционное воспаление сердечной мышцы относительно часто встречалось в анамнезе людей с ревматическим заболеванием. В своем знаменитом произведении искусства Густав Климт запечатлел диагноз, буквально задокументировав болезнь, против которой медицина примерно до 1910 года была бессильна.

Джеймс Гарфилд