Евагрий Понтийский отмечает, что «печаль бывает следствием неудачи в плотском пожелании»[317]
. Преподобный Иоанн Кассиан также подчеркивает, что печаль «иногда… рождается от неудовлетворения желания какой‑нибудь корысти»[318] и что один из основных видов печали происходит, «когда желание встретило препятствие, не исполнилось»[319]. Поскольку «пожелание сопрягается со всякой страстью»[320], каждая страсть может породить печаль; «кто любит мир, тот много будет печалиться», – продолжает Евагрий[321]. Так как с удовлетворением желания связано наслаждение, можно, вслед за тем же автором, сказать, что «печаль есть лишение наслаждения (στέρησις ηδονης), настоящего или ожидаемого»[322]. Преподобный Максим[323] и авва Фалассий[324] дают такое же определение. Подчеркивая, что чувственное наслаждение непременно влечет за собой страдание, которое скорее бывает духовным, чем физическим, то есть принимает форму печали, преподобный Максим заключает, что печаль есть «завершение чувственного наслаждения[325]». Поскольку печаль является следствием неудовлетворения плотского (в широком смысле этого слова) желания и лишения связанного с ним наслаждения, то она разоблачает привязанность ее субъекта к чувственным благам, к ценностям мира сего. Поэтому Евагрий подчеркивает ее связь с любой страстью, ведь каждая из них предполагает желание[326], и говорит: «…мы не сможем отразить этого врага, если имеем пристрастие к чему‑либо земному»[327]. Авва Дорофей отмечает в том же смысле, что «кто не презрит всех вещей… тот не может… избавиться от… скорби…»[328]. Преподобный же Иоанн Лествичник замечает: «Если кто возненавидел мир, тот избежал печали. Если же кто имеет пристрастие к чему‑либо видимому, то еще не избавился от нее; ибо как не опечалиться, лишившись любимой вещи?»[329] Он же добавляет: «Если кто думает, что не имеет пристрастия к какой‑нибудь вещи, а, лишившись ее, печалится сердцем, то вполне прельщает самого себя»[330].Также можно заметить, что печаль часто происходит от потери какого‑либо материального блага[331]
, от нанесенного в этой области вреда[332]. Страстная привязанность человека к земной жизни и к тому, что она удовлетворяет его страсти, порождает печаль при испытании или при мысли о том, что может угрожать его жизни: болезнь[333], всякие бедствия, которые могут его постигнуть[334], смерть[335].Печаль может быть вызвана и желанием какого‑либо материального или нравственного блага, принадлежащего ближнему[336]
.Причиной печали может быть и неудача в искании почестей, следовательно, печаль неизбежно связана с тщеславием[337]
.Кроме того, отметим, что источником печали не обязательно является неудовлетворение личного желания, направленного на какой‑либо конкретный объект: она может быть связана с общим неудовольствием, с чувством глобальной неудовлетворенности от всего существования, показывая, что глубинные и основные желания данного человека (истинное значение которых он не всегда ясно понимает) не удовлетворены.
Вторая причина: гнев
Евагрий Понтийский наставляет, что «печаль… бывает следствием гневных помыслов»; на самом деле, объясняет он, «раздражительность есть пожелание отмщения, и неуспех в отмщении порождает печаль»[338]
. Преподобный Максим говорит в том же смысле: «Памятозлобие сопряжено с печалью. Ведь когда ум, как в зеркале, отражает лицо брата с [чувством] печали, то ясно, что он имеет к нему памятозлобие»[339]. Преподобный Иоанн Кассиан также утверждает, не вдаваясь в подробности, что печаль «иногда происходит оттого, что мы впали в гнев»[340]; он же отмечает, что один из видов печали «следует за погашением гнева»[341].Печаль может быть связана с другими чувствами, не только со злопамятностью: она часто происходит от чувства, что гнев был чрезмерен или непропорционален поводу или, наоборот, что он был недостаточно силен и не выразил с достаточной ясностью то, что его субъект стремился выразить, или не привел к желаемой реакции того или тех, против кого этот гнев был направлен.
Печаль может быть порождена оскорблением или кажущимся оскорблением. «Когда нас оскорбляют или мы полагаем, что нас оскорбили, мы находимся в печали», – замечает преподобный Иоанн Дамаскин[342]
.