Исцеление водой

Меня охватило опасно приподнятое настроение. В животе, по ребрам словно пробегало сверкающей рябью. Руки тряслись так, что я не могла даже расчесать волосы – выполнить ту ритуальную сотню движений, к которой приучила нас мать. Мне пришлось просто сесть на пол. А потом лечь ничком на холодные плитки пола – словно любовь была некой силой, схожей с гравитацией. Тем, что притягивало меня к земле, заставляя ползать.

«Я навлекаю на себя ужасную беду».

В один из последних дней я нашла у Лайи в комоде окровавленную ночную рубашку. Выглядела она и пахла, будто чудовищное зло, выкопанное откуда-то из-под земли. Поначалу я даже не поняла, зачем она у себя это припрятала. А потом вспомнила, какой бледной она ходила все последние дни, с кругами под глазами, в глубокой неизбывной тоске. «Только не ты», – подумала я, хотя и не испытывая никакого удивления. Я и так уже знала, что грядет.

Может быть, этих мужчин просто притянуло к ней издалека? Может, ее плоть послала к их берегам призывные сигналы – этаким сияющим маревом в небе над нашим домом, – и они подняли головы и радостно возопили, представив нас, беспомощных в их руках девушек, еще даже не видя наших лиц.

Лайя прижимается лицом к лицу Ллеу, но я не могу с уверенностью сказать, молится она или о чем-то разговаривает. Я не могу больше смотреть на нее – вернее, на них. Лицо у меня неожиданно становится мокрым от слез.

Я чувствую, что нам надо бы уйти отсюда и подольше полежать где-нибудь, где пахнет папоротниками, у тихих, мирных водоемов. Наверно, это где-то очень далеко отсюда.

Надеюсь, что, если ты случайно обо всем узнаешь, это оставит во рту у тебя самый что ни на есть омерзительный привкус. Мои сестры до сих пор одержимы тобой. Мы всегда были такими, какими ты сам нас сделал, а потому то, что мы все-таки выжили, это, по сути, молчаливое одобрение для тебя, как бы нам, может, ни противно было это признавать. И все-таки наша жизнь – это наша жизнь.

Я беру за руку Скай, и мы, отвернувшись, идем в сторону дома. У границы пляжа останавливаемся и, усевшись на влажный песок, наблюдаем, как волны одна за другой устремляются к берегу, к нашим ногам. На горизонте ровный тусклый свет скрывается за облаками.

Мы ждем, когда услышим выстрел. И вскоре он и вправду раздается. Потом еще один. Жара словно усиливает звуки. Еще один. Сердце замирает. Скай закрывает ладонями уши. Я же слушаю все до конца.

Все ж таки мне бы хотелось знать твои мысли и намерения. И хотелось бы, чтобы между нами тоже случился такой момент, как между Лайей и Ллеу – когда за секунду до того, как я отвернулась, он шепнул ей что-то на ухо. Свои последние слова. Но разве это не свойственно женщине вообще? Каждую эмоцию, каждое сказанное слово раз за разом, снова и снова пропускать через свой мысленный отжим, пока до последнего не извлечется смысл. И до бесконечности все в себе перерабатывать. Чтобы уж точно потом не сомневаться.

* * *

Только не следуй за нами. И не ищи нас. Не прочесывай подлесок и не шарь по мелководью. Не выгоняй змей с птицами из их гнезд своей решительной поступью. Не прижимай ухо к земле. Не разбрасывай нам посланий.

Дом наш разрушится. Волосы в расческах обратятся в пыль, одежда сгниет. Единственным подтверждением нашего существования останутся сделанные тобою фотографии да еще, пожалуй, те места в твоих заметках, где нас упоминают как совершенно невозможных женщин, которых когда-либо носила земля. Впрочем, и это тоже будет ненадолго.

Обычно меня очень беспокоило, что мы оставим после себя уж слишком маленький след, но теперь напротив – я ничему еще так в жизни не радовалась. Каждым своим вольным утром я буду просыпаться, ощущая твое отсутствие, и буду думать: «Как же я этому рада! Я рада! Рада! Рада!» И это будет радостно звенеть во мне, как колокольчик.

Лайя, подойдя, садится рядом с нами на песок. На ней тоже видна кровь, но лишь немного.

– Не оглядывайтесь на него, – говорит она нам, и мы ее слушаемся.

Предосторожность против еще большего ущерба. Хотя и слишком малая, и слишком поздно.

Мой взор снова устремляется в небо. Как спокойно и тихо. Даже не слышно птиц. Наконец-то – идеально чистое небо.

У меня под ногтями кровь. Надо это исправить.

Грейс, Лайя, Скай

Был у нас отец, считавший, что сможет защитить нас. Однако этот отец оказался не способен противиться всему, чего требовал от него большой мир. Мы поняли, что самое сложное и болезненное для нас – это признать, что главная опасность всегда сидела в нас самих. Что безопасное местечко было зараженным с самого начала.

Смыв с себя остатки крови в ванной у Грейс – прямо втроем забравшись в ванну и, дрожа, окатывая пригоршнями воды и волосы, и все тело, – мы переодеваемся в одежду Лайи. Она вполне отлично нам подходит. Белая, с отражающими свойствами. Костюм Кинга мы решаем разорвать на кусочки, дабы взять с собою как оберег при переходе границы. По большому счету, нам не нужно ничего, что некогда принадлежало этому человеку. Однако в последний момент нас осеняет одна идея.