Иствикские ведьмы

Теперь, не прошло и десяти часов после обеда с Ван Хорном, она развлекала Клайда Гэбриела. Дети спали. Фелисия уехала с караваном автобусов из Бостона, Уорчестера, Хартфорда и Провиденса в Вашингтон на антивоенный митинг протеста: они собирались приковать себя цепями к колоннам Капитолия, чтобы «вставить палки в колеса» правительству. Клайд мог остаться на всю ночь, если встанет до пробуждения первого ребенка. Он являл собой трогательную карикатуру на мужа, в бифокальных очках и фланелевой пижаме, с маленьким зубным протезом, который тайком завернул в бумажный носовой платок «клинекс» и сунул в карман пиджака, считая, что Сьюки не видит.

Но она видела, так как дверь в ванную не закрывалась до конца из-за старого, осевшего за века фундамента дома, а она вынуждена была сидеть несколько минут в туалете, ожидая, когда выйдет моча. Мужчины были способны изгнать ее немедленно, это было одной из их способностей, раздается громовой всплеск, когда они гордо стоят над унитазом. Все, их касающееся, было более откровенным, их внутренности не были такими запутанными, как у женщин, чтобы моче нужно было через них пробираться. Сьюки украдкой выглянула, выжидая; Клайд, по-стариковски сгорбившись и наклонив голову с этой шишкой на затылке, как у всех ученых мужей, пересек вертикальную щель в двери, через которую ей была видна спальня. По его согнутым рукам она поняла, что он вынимает что-то изо рта. Короткая розовая вспышка искусственной десны, и затем он опустил свой маленький пакетик, свернутый из носового платка «клинекс», в боковой карман пиджака, там он не забудет его, когда выйдет на ощупь из ее комнаты на рассвете. Сьюки сидела, сведя хорошенькие округлые коленки и сдерживая дыхание: с детства она любила подглядывать за мужчинами – этим другим племенем, перемешанным с ее племенем, – которые любят хвастать и грязно выражаться, но, в сущности, оказываются такими детьми, когда даешь им пососать грудь или раскрываешь ноги, чтобы впустить их, и они внедряются туда и желают этого опять. Она любила сидеть, как сейчас, но только на стуле, и вытянуть ноги так, чтобы ее кустик казался пышным, а курчавые волоски блестели, и давала им ласкать его, целовать и поедать. Волосяной пирожок, как назвал это один ее знакомый из штата Нью-Йорк.

В конце концов, моча вышла. Она выключила свет в ванной комнате и вошла в спальню, где единственным освещением был свет от фонаря на углу Болиголова переулка и Дубравной улицы. Они с Клайдом никогда раньше не спали, тем не менее, недавно они стали ездить в Бухтовую рощу в обеденный перерыв (она шла пешком по Портовой улице до памятника погибшим на войне, а он догонял ее там на своем «Вольво»); на следующий день ей надоело целовать его грустное, изможденное лицо с длинными волосками, растущими в ноздрях, и табачным дыханием, и, чтобы доставить удовольствие себе и ему, она расстегнула молнию на его ширинке и быстро, сладко (она сама это почувствовала) довела его, спокойно наблюдавшего за происходящим, до извержения. Эти смешные струи спермы как крики детеныша животного в когтях ястреба. Он был поражен ее ведьминской выходкой; когда он смеялся, губы странно возвращались из улыбки, открывая задние неровные зубы с гнездами почерневшего серебра. Это было немного страшно, коррозия и боль, и остановившееся мгновение. Она опять почувствовала робость, входя незамеченной в свою собственную комнату, где находился мужчина, ее глаза еще не адаптировались после ванной. Клайд сидел в углу, его пижама светилась, как флюоресцирующая лампа, которую только что выключили. Кончик сигареты горел красным рядом с его головой. Она могла видеть себя, свои белые бедра и неровные ребристые бока, более отчетливо, чем видела его, так как у нее на стенах висели несколько старинных зеркал в позолоченных рамах, унаследованных от тетки из Итаки. Эти зеркала были испещрены старческими пятнами; сырые оштукатуренные стены старых каменных домов съедали ртуть с их обратной стороны. Сьюки предпочитала такие зеркала зеркалам без изъянов; они возвращали ей ее красоту, не отыскивая недостатков. Клайд проворчал:

– Не уверен, что я готов.

– Если не ты, то кто же? – спросила Сьюки у теней.

– Надо подумать, кто они, – сказал он, все же вставая и начиная расстегивать пижамную куртку. Горящая сигарета переместилась в его рот, и ее красный кончик прыгал, когда он говорил.