Увидев, что взгляд Сьюки задержался на нем, Дженнифер в ответ посмотрела на ее ожерелье из медных полумесяцев и сказала задумчиво:
– У моей матери на руке тоже было медное украшение. Простой медный браслет, который я никогда прежде не видела. Будто…
– Что «будто», милая?
– Будто она пыталась уберечься.
– А разве все мы не пытаемся? – весело сказала Сьюки. – Так я позвоню насчет тенниса.
Пространство внутри огромного купола над кортом было каким-то странным с точки зрения акустики и самой его атмосферы: выкрики и удары отбиваемых мячей казались здесь приглушенными, даже если были слышны снаружи, а Сьюки испытывала ощущение легкого покалывания на лбу и руках, покрытых веснушками. Янтарные волоски на руках стояли, как наэлектризованные. Под выгнутым небесным сводом серовато-коричневого брезента все казалось каким-то замедленным; игроки двигались сквозь сжатую ауру, хотя на самом деле мягкий купол оставался надутым, так как воздух в него беспрестанно подавался компрессором через коробчатое пластиковое жерло, герметически закрытое втулкой в одном углу в низу купола, зимой здесь было теплее, чем снаружи. Стоял самый короткий день в году. Земля, скованная морозом, лежала словно чугунная, под небом с пятнистыми тучами, которые брызгали снегом, как печная труба пеплом, выбрасываемым вместе с дымом. У кирпичных стен и обнаженных корней деревьев появлялись тонкие снежные полоски и таяли под бледными лучами полуденного солнца, снег не лежал, хотя каждый магазин и банк извещали о приходе Рождества звоном колокольчиков и белым ватным оформлением. Портовая улица, где ранние сумерки застали врасплох закутанных людей, пришедших за покупками, выглядела теперь пустынной, ее праздничные огни предвосхищали сон, это была отчаянная попытка в соответствии с каким-то обещанием жить хорошо в наступившей темноте с ее резким холодом. Молодые матери решили превратить праздник в день отдыха и играли в теннис в колготках, теплых гетрах и лыжных свитерах, надев по две пары носков в теннисные туфли.
Сьюки испытывала чувство вины, опасаясь, что испортила другим праздник, приведя с собой Дженнифер Гэбриел. Не то чтобы Ван Хорн возражал, когда она позвонила; ему нравилось привечать новичков, и, возможно, их компания из четырех человек стала для него слишком тесной (подобно многим мужчинам, особенно богатым мужчинам из Нью-Йорка, он часто скучал), но Дженнифер взяла на себя смелость привести брата, юношу, молчаливого по новейшей моде своего времени и мрачного, с тусклым взглядом, безвольным подбородком и такими грязными курчавыми волосами, что их трудно было представить светло-русыми. Вместо теннисных туфель на нем были потрепанные разбитые кроссовки, даже на просторном корте под куполом они издавали отвратительный запах мужского пота. Сьюки не представляла себе, как чистюля Дженнифер может жить с таким неряхой. Монти, несмотря на все недостатки, был чистоплотным, всегда принимал душ и споласкивал кофейные чашки, забытые ею на столике, когда она говорила по телефону. Брат Дженнифер достал ракетку, но не мог перебросить мяч через сетку, и, похоже, это его нисколько не смущало, только вызывало вялое раздражение. Всегда обходительный хозяин, воображавший себя джентльменом, Даррил, хотя и собрался играть, надев ради этого спортивные штаны каштанового цвета и лиловую пуховую жилетку, в которых он был похож на попугая ару, предложил женщинам сыграть сет пара на пару, пока он покажет Кристоферу библиотеку, лабораторию и маленькую оранжерею ядовитых тропических растений. Скучающий неблагодарный мальчишка лениво поплелся за ним, а Даррил жестикулировал и разглагольствовал, через стенки купола женщины слышали его восклицания по дороге к дому. Сьюки чувствовала себя виноватой.