Итак, вас публично опозорили. Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей

Айра Гласс: Вы не боялись, что мы обнаружим что-то, поговорив [с переводчицей]?

Майк Дейзи: Нет, не особо.

Айра: Правда? Вы ни на секунду не задумались, мол, окей, тема с гексаном, этого не было на момент моего пребывания там… вы не чувствовали, что мы что-то раскопаем, поговорив с ней?

Майк: Ну, я думал, что это создаст целый ворох осложнений касательно того, как передана история.

Айра: Что вы подразумеваете под «создать ворох осложнений»?

Майк: Я имею в виду… имею в виду то, что… ну, тему с гексаном. Ну то есть, думаю, я соглашаюсь с вами.

[…]

Майк: Полагаю, когда я выступаю в контексте театра… у нас разное понимание того, что такое правда.

Айра: Я понимаю, что вы так считаете, но, думаю, вы обманываете сами себя. Нормальные люди, которые идут послушать личный монолог, – люди воспринимают это буквально, как истину. Увидев ваш моноспектакль, я посчитал, что это истина. Брайан, который видел и другие ваши выступления, считал, что все они правдивы.

Майк: У нас разные точки зрения на такие вещи.

Айра: Я знаю. Но я чувствую, что моя точка зрения нормальна. Нормальная точка зрения – если человек стоит на сцене и говорит «со мной произошло вот это», я буду считать, что с ним это правда произошло, до тех пор, пока не будет четко заявлено, что «это плод воображения».

[…]

Айра: Я испытываю очень смешанные эмоции на этот счет. Потому что я одновременно ужасно сочувствую вам и в то же время чувствую себя обманутым. К тому же я подставил под удар себя. Я чувствую, что поручился за вас перед нашей аудиторией, опираясь на ваше слово.

Майк: Извините.

Этот тон, которым Майк сказал: «Извините». Прозвучало так, словно ребенка – одаренного, трудного, нелюдимого ребенка, который считал себя круче всей школы – заставили встать на виду у всех и отчитывали, пока он не исправился. В этих четырех слогах, казалось, читался переход от дерзости к упадку духа.

А потом он вернулся в Сеть, и его самооценка, по всей видимости, полностью восстановилась.

Он чувствовал гордость за то, что вернулся к исходным позициям именно таким образом.

– Я был одержим расследованиями скандалов в литературе, – сказал он мне. – Никто не оправляется после таких случаев. Масштаб и напряженность того, через что я прошел? Никто не будет прежним после такого.

– Я знаю! – воскликнул я. – Вы с самого начала знали, что переживете это?

– Не-е-ет, – сказал Майк. – О нет. Я подумывал о самоубийстве.

Я посмотрел на него.

– Правда?

– На кону стояло все, – ответил он. – Я активно вел разговоры о том, чтобы покончить с собой. Я активно вел разговоры о том, что никогда больше не буду выступать, уйду из театра и никогда больше не буду выступать. Мы обсуждали развод. Очень открыто.

– Как на протяжении этого времени себя чувствовала ваша жена? – спросил я.

– Она следила за тем, чтобы я не оставался один, – сказал Майк.

– Когда это все происходило?

– Худшая часть скандала развернулась еще до того, как кто-то об этом скандале узнал, – сказал он. – Это неделя между тем, как прошло интервью с Айрой, и тем, как шоу вышло в эфир. За ту неделю я словно начал отделяться от самого себя, выступая на сцене. Я просто разваливался. Мог застыть посреди шоу. Чувствовал, как мой разум сам себя съедает. Это было хуже всего. Это было просто охренеть как жутко, этот страх и чувство, что ты растворишься.

– Чего вы больше всего боялись?

– Я боялся, что не смогу больше рассказывать историю своей жизни, – ответил Майк. – Что каждый раз, когда я выступаю, эти суждения обо мне будут вечно отзываться, определяя, кто я и что я.