Итальянская комедия Возрождения

Мессер Мако. «Подай туфлю, принеси платье, оправь постель, убери спальню, иначе, клянусь телом…» — не скажу Господним, — «накостыляю тебе так, что ты прямым ходом на тот свет отправишься».

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Грилло, мессер Мако, мастер Андреа.

Грилло. Я вас слышал, хозяин. Мастер Андреа, попросите вы, чтобы меня отпустили подобру-поздорову, не хочу я связываться с этими грубыми скотами.

Мессер Мако. Не беспокойся, Грилло, видишь, я же из сил выбиваюсь, чтобы научиться искусству быть придворным.

Грилло. Отлегло.

Мастер Андреа. Ха-ха! Пойдемте посмотрим на Кампо-Санто, на обелиск, на Святого Петра,^{68} на шишку, на банк, на башню ди Нона.

Мессер Мако. А эта башня когда-нибудь звонит к вечерне?

Мастер Андреа. Да, стоит потянуть за веревку.

Мессер Мако. Вот так хреновина!

Мастер Андреа. А потом пойдем по мосту Сикста и по всем римским бардакам.^{69}

Мессер Мако. А есть тут бардак для всего Рима?

Мастер Андреа. Рим — это сплошной бардак, как, впрочем, и вся Италия.

Мессер Мако. А это что за церковь?

Мастер Андреа. Святого Петра, входите с благоговением.

Мессер Мако. Laudamus te, benedicimus te.^{70}

Мастер Андреа. А, теперь понятно.

Мессер Мако. Et in terra pax bonae voluntatis.^{71} Я вхожу, идемте, мастер! Osanna in excelsis.^{72}

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Россо, один.

Россо. События гонятся за мной, как гонятся волдыри и болячки за всяким, кто свяжется с Беатриче. Я не говорю о тех десяти скудо, которые я получил вперед, или о миногах, которые я выманил у рыбака, — все это пустяки. Но вот, по милости Божьей и в награду за мое примерное поведение, мне выпала такая счастливая доля, что я не поменялся бы и с любым епископом. Синьор, мой хозяин, влюблен, и тайну этой любви хранит куда строже, чем свои деньги. Судя по тому, как он разговаривает сам с собой, как он вздыхает и впадает в задумчивость, я вот уже несколько дней как догадался, что Купидон анатомирует его сердце, и я уже дважды или трижды открывал рот, чтобы спросить: «Что с вами, хозяин?» — однако смолчал. И что же случилось? Нынче ночью, рыская по всему дому — ведь я по предприимчивости не уступлю любому бродячему монаху, — я приложил ухо к замочной скважине хозяйской спальни и, стоя в этаком положении, услыхал, как он приговаривает во сне, воображая, будто у него с подругой уже завязалась схватка: «Ливия, я умираю, Ливия, я горю, Ливия, я томлюсь», и, бесконечно причитая, предлагает ей свои самые что ни на есть скотские услуги. А затем, вдруг переменив тему, бормочет: «О Луцио, как ты счастлив, что можешь наслаждаться самой красивой женщиной на свете». Потом снова, вернувшись к Ливии, он произносит: «Душа моя, сердце мое, кровь моя дорогая, сладкая моя надежда», и прочее, а засим я услыхал превеликое постельное борение и даже подумал, что вся венгерская рать перешла в наступление. Прослушав всю эту канитель, я вернулся на свою кровать и все слышанное переваривал в своем котелке, обдумывая способ разыграть его так, чтобы разом получить от него все, что мне заблагорассудится. Но потом эта затея совсем было вылетела у меня из головы, пока я был занят своими развлечениями, подшучивая над рыбаком, и вместе с Каппой поедал миноги в препочтеннейшей таверне. Однако и к делу пора: пойду-ка я к Альвидже, готовой совратить само целомудрие, ибо без нее ничего не сделаешь, и, следуя ее указаниям, примусь за доброе дело — прикончу моего хозяина, этого матерого осла и архихренового мерзавца. Нынешние трусливые знатные господа Бог весть что о себе воображают, полагая, что в них влюблены разные там герцогини да королевы. А потому мне легче будет его обмануть, чем оказаться неудачником при дворе. А теперь скорей к Альвидже. О, вот это будет праздник!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Параболано, один.

Параболано. И все-таки на этом свете — странное безумие. Когда я был в ничтожестве, мысль о том, что я могу подняться выше, меня всегда пришпоривала, теперь же, когда я вправе назвать себя счастливцем, меня томит неведомая лихорадка, которой ни камни, ни травы, ни наговоры побороть не в силах. О Амур! Где пределы твоей власти? Природа, без сомнения, позавидовала покою смертных, когда создала тебя, неизлечимый недуг людей и богов. И что толку дружить с тобой, о Фортуна, если Амур завладел моим сердцем, которое благодаря тебе обреталось на небе, ныне же повергнуто в бездну? И что же мне теперь делать, как не плакать и не вздыхать?

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Фламминио, Семпронио.

Фламминио. А зачем устраивать Камилло при дворе?

Семпронио. С тем чтобы он обучился добродетелям и добрым нравам и таким образом мог приобрести выгодную для себя репутацию.

Фламминио. Добрые нравы и добродетель? И это при дворе? Хо-хо!