Итальянская новелла ХХ века

Уличные фонари вдоль аллеи светили тускло и слепо, отбрасывали зыбкие тени. Вечер был темный, напоенный густым запахом деревьев, и двое друзей то и дело словно ныряли из света во тьму, и вместе с ними на неровно освещенном тротуаре то возникали, то исчезали в темноте под деревьями их тени.

Рыжий зажег сигарету и курил ее долгими затяжками. Из-за угла вынырнула какая-то женщина, и Челестино вежливо помахал ей шляпой.

— Она начала год назад на складе, а теперь добралась до директора магазина, — тихо пояснил он, едва она скрылась из виду.

— Признайся честно, ты ей завидуешь? Какую карьеру сделала!

— Завидую? Да она ее не сделала, а вылежала! Я бы к такой не притронулся, даже если бы ее в бензине вымыли.

— К вымытой нет, но сам бы не отказался ее помыть, а? Нет, Челестино, это все твоя жена виновата. Раньше, когда у тебя и шляпы-то не было, ты разве так приветствовал молодых девиц? Что и говорить, не тот ты стал, Челестино, не тот.

Челестино в ответ лишь пожал плечами.

— Додумался тоже! Мыть девиц в бензине!

Навстречу им выскочила стайка ребятишек.

Челестино впился в них глазами, а они с воплями мчались за своим вожаком по аллее. Потом с разбегу плюхнулись на скамью и стали толкаться, пихаться, визжать. Один мальчишка пронзительно верещал, имитируя пулеметную очередь, другой, совсем маленький, урчал, подражая реву мотора, и, распластав руки, словно крылья, бегал вокруг скамьи и вопил:

— Налетай, налетай.

— Все причуды беременных женщин, — продолжал Рыжий, — А потом взять и поджечь ее в бензине. Уверен, что огнемет изобрела женщина. Признавайся, это тебя жена подучила.

Челестино поежился и сухо спросил:

— Ты работу получил?

Рыжий остановился, почесал голову, придерживая другой рукой фуражку, и посмотрел на друга.

— Ну и кретины мы с тобой.

— Что мы еще можем, кроме как говорить о женщинах?

— Когда-то ты и вино любил.

— Вот к нему Джина и правда ревнует. Связался бы я с Кармелой, она б ничего не сказала. Но вернись я домой выпивши, она меня живьем на костре спалит.

— Кто знает, где теперь Кармела! Тогда мы умели веселиться.

— Все девушки нас тогда подпаивали; лишь бы мы их развлекали. Вот поэтому я и женился на Джине. Мы с ней первый раз танцевали, и она мне честно сказала, что, если от кавалера пахнет вином, ей хочется дать ему пощечину.

— Она и тебе дала пощечину?

— У женщин свои причуды. Да потом их можно понять, бедняжек. Лучше иметь дело с соперницей, чем с бутылкой: ведь соперница тоже женщина.

— Истинную причину мне открыл один сводник в Массауа, — сказал Рыжий. Он остановился, вынул изо рта сигарету, — А тамошние жители в этом деле понимают. У каждого из них по многу жен. Так вот, когда мужчина возвращается домой пьяный, у него такие же блестящие глаза и такое же дурацкое выражение лица, как у самих женщин, когда они хозяйничают в постели.

Тут дело в конкуренции. Поверь мне, арабы в этом разбираются.

— А сейчас, когда она ребенка ждет, ей от одного запаха вина становится плохо.

— Ну хоть оранжад она тебе пить позволяет?

Челестино с улыбкой остановился у полуоткрытых дверей табачной лавки, откуда струился зыбкий свет, и сделал другу знак подождать его.

— Хорошо еще, что она тебе разрешает курить, — крикнул ему вдогонку Рыжий.

Он подождал немного, послушал звуки радио, доносившиеся через распахнутое окно за деревьями, потом прошел в лавку. Челестино, прислонившись к стойке, о чем-то беседовал с хозяином.

— Ты что, хочешь ему продать радиоприемник?

Челестино досадливо отмахнулся, что-то сказал хозяину, потом с улыбкой повернулся к другу.

— Не ори. Я только погляжу, что с приемником.

Они скрылись в задней комнате, а немного погодя вернулся один хозяин. Рыжий сел в углу и снова закурил.

— Это вы были в Африке?

Рыжий поднял глаза и уставился в круглую мясистую физиономию усатого лавочника. Сквозь расстегнутую рубашку была видна его волосатая грудь.

— Давно.

— А я недавно на другой войне побывал.

Только тут Рыжий заметил, что у толстяка нет руки, и в том месте, где зарубцевалась рана — обрубок уродливо утолщен.

— И получили в награду табачную лавочку?

— Получил в награду? — рявкнул толстяк. — Плачу за наем, как миленький. И от налога меня тоже никто не освобождал.

Вошел клиент. Купил тосканскую сигару и ушел.

— Правда, что в Абиссинии дают бесплатно патент на торговлю? — спросил толстяк, заткнув за пояс пустой рукав — И десять лет не берут ни арендной платы, ни налогов?

— И к тому же дарят машину, чтобы получше обслуживать клиентов.

— Я не шучу. Я хочу знать, верно ли, что инвалидам войны обещали такие льготы.

— Я не инвалид войны.

— Это я и сам вижу, — сказал лавочник, окинув его суровым взглядом. — Где вы были?

— Там, где курево ни гроша не стоит.

Вернулся Челестино. Он о чем-то поговорил вполголоса с хозяином, который злобно поглядывал на Рыжего.

— Да хоть на полную мощность! — воскликнул Челестино, хлопнув хозяина лавки по плечу. И пошел к выходу, подталкивая друга в спину.

— Такая вот работенка позволяет мне приодеть Джину, — объяснил он, когда они очутились на улице.