Итальянские альпийские стрелки на Русском фронте 1942–1943

«Мы остановились отдохнуть, на несколько часов, выйдя из Арнаутово, – рассказывал Артуро Вита, – когда начали атаковать. На исходную позицию вышли первые из нас, из «Тирано». Пошли в атаку на возвышенность под страшным огнем, дорога шла в гору, по снегу, который был выше колен. Там были 46-я, 48-я, 49-я и штабная роты». Возможно, было четыре или пять часов утра двадцать шестого января. Атака удалась, но стоила большой крови; может быть половина из семисот человек, которые составляли еще батальон «Тирано», погибли в то утро. Открыв, таким образом, дорогу частям, которые следовали за «Тирано», а мы должны были переформировываться и собирать раненых, оставшись в хвосте колонны. «Одна немецкая часть, – рассказывал Вита, – располагалась сзади по ходу колонны. Со своих саней немцы кричали: «Дорогу! Дорогу!». Лошади бежали, сани напирали, несмотря на убитых и раненых. Мы грузили на сани всех наших раненых, семьдесят или восемьдесят человек. Чтобы сделать это, мы должны были выгрузить почти все, в том числе и продовольствие. На санях оставили только оружие, боеприпасы и раненых. Сцены дикие и гнусные».

Об этом бое, на возвышенности у Арнаутово офицер, который командовал в те дни «Тирано», майор Франко Макканьо, /…/, вспоминал: «Мы оборонялись под огнем русских минометов и пулеметов. На моем левом фланге был немецкий офицер в маскировочном комбинезоне. Этот офицер резко кричал: «Вперед. Сейчас момент идти вперед. Что делают эти люди, распластавшись на снегу? Они должны идти вперед». Я повернул голову в указанном направлении и справа от себя увидел десятки альпийских стрелков, лежавших на снегу. Крикнул немцу «Они все мертвы (Sie sind alle kaput)», немец тогда встал по стойке смирно и отдал воинскую честь».

Мы становились волками. Бывший лейтенант Джиузеппе Приско, из 108-й роты батальона «Акуила», /…/, вспоминает, что ночью двадцать четвертого января в Никитовке, потерял контакт со своими. «Все избы были закрыты и забаррикадированы, – рассказывал Приско. – Стучал и кричал «Акуила» и никто мне не отвечал». Приско кричал: «Кто здесь?». «Вестоне!», – отвечали, но не открывали. Проходил вперед от избы к избе, все были закрыты и заперты. «Кто здесь?». «Тирано», – и не открывают. «Нет ли здесь лейтенанта такого-то или лейтенанта такого-то?». «Нет», – и не открывают. Приско называл в конце имя другого офицера, его друга, лейтенанта Нельсона Ченчи. «Здесь есть лейтенант Нельсон Ченчи?». «Здесь», – отозвались, но не открыли. Ченчи спрашивал изнутри: «Кто там?». «Это я, Приско, открывай!». «Ты один?», – спрашивал Ченчи. «Я один», – отвечал Приско. Ченчи открыл тогда дверь избы, Приско вошел. Но только потому, что был один. «Это был Ченчи, – говорит сегодня Джиузеппе Приско, – это был человек необыкновенно великодушный».

* * *

Мы не знали, что направление колонны или хотя бы ее головной части было всегда единственным правильным, получая информацию через аппарат радиопоста, установленного на санях, буксируемых немецким трактором. Не знали также, что вообще была радиосвязь. Мы шли вперед, как могли, спрашивая себя, как будет окончен наш марш. Трагедия была для нас, отставших и сбившихся с пути, а также ситуация не была радостной и для головы колонны.

Хочу представить несколько коротких отрывков из уже цитированного рассказа Гизетти. «Мы продолжаем идти вперед», читаю дату заметок: двадцать третьего января. «Разведка была проведена четырьмя самоходными орудиями, которые еще оставались и которые могли быть в любой момент потеряны в какой-нибудь засаде. Изнеможение войск усиливалось от часа к часу. Усиливалась путаница из-за прибывших нескольких тысяч венгров, которых русские захватили в плен в тылу, за Воронежем и которых конвоировали на марше в сопровождении нескольких женщин-солдат. Увидев нашу колонну, венгры перебили охрану и бросились навстречу к нам, дико крича. Наш трактор остановился: наверное, полетела коробка передач. К счастью, мы были на спуске и толкали его, после чего это средство передвижения снова двинулось. Мы остановились в Малой Николаевке. Самоходные орудия нанесли потери одной советской моторизованной колонне, по которой стреляли в упор. Две гусеничные машины русских были подбиты, часть колонны разбежалась, оставив несколько автомашин. Горючее из советских машин было перелито в самоходные орудия и в трактора, которые в нем остро нуждались».

На дату двадцать четвертого января записано: «Снежная буря и ветер, который дул с северо-запада. Ночью вернулись из разведки казаки («восточная кавалерия» – острейтеры), которыми командовал молоденький германский офицер с неаполитанской фамилией, он сказал, что советские танки ощущают нехватку горючего. Как знать? Офицер развернул казаков; в разведке они были не первый раз и часто ночью «разговаривали» с неприятелем. (Следующей ночью среди них было массовое дезертирство, вместе со своими лошадьми, больше их не видели.)