Итальянские альпийские стрелки на Русском фронте 1942–1943

Вернулись первые пьяные альпийские стрелки, принесли котелки и бутылки, полные коньяка. Другие отправились в брошенный немецкий магазин поблизости. Среди ящиков шоколада и галет был коньяк для всех. Я слегка опьянел, смеялся, пили коньяк как воду. Многие уже лежали тут же на снегу одуревшие. Мешались другие опьяненные, которые были около нашей площадки, полный хаос. Как только предупредили, что будут выливать содержимое бутылок и котелков, альпийские стрелки удирали, прятались, или же становились агрессивными.

/…/

Поднялся ледяной ветер со снегом, начались мучения для глаз. Шли вперед, согнувшись, шатаясь, почти на ощупь. Узнали от одного альпийского стрелка из полка, что мы на дороге по которой отходил батальон «Тирано».

Более пьяные просили прощения и падали. Некоторых, мы видели, поднимали, другие оставались в темноте, на холоде в 35 градусов, замерзали и умирали медленно от переохлаждения.

Замедлил шаг, надеясь, что меня заметят. За короткий промежуток времени переместился вдоль колонны, поднимаем первые труппы, сани полные. Теперь уже не думаю о тех, кто упал, иду вперед.

Пожары давали немного света; взрывы, звуки тысяч выстрелов.

/…/

15 января мы были на передовой и наблюдали за Доном. В это время на штаб Альпийского армейского корпуса обрушилась колонна русских танков. Для генерала Наши дорога спасения – в направлении на восток, на Подгорное была отрезана. Русские оказались в нашем глубоком тылу. Фронт развалился, остатки частей обратились в бегство. Командование не контролировало ситуацию, приказы не доходили до частей. К сожалению, большая часть 46-й роты участвовала в этой драме с коньяком. Часть пьяных была здесь, другие альпийские стрелки пропали без вести, некоторые сильно обморозились.

/…/

Устал, деморализован, голоден и думаю, что не удастся поесть. Думаю о моих альпийских стрелках, и хочется плакать. Меня не воодушевляет их отчаяние, чувствую боль, гнев, потому что не знал, как сопротивляться. Мучения продолжаются, холод ниже 40 градусов. Проходила колонна отставших, которые искали свои части и кричали. Также госпитали были опрокинуты на снег с ранеными и больными, которых должны были отправить в тыл. Отчаяние охватило всех, мы все были точно такие же.

Чувствуем сильный запах гари, горели леса, пожар распространялся. Со взрывами поднимался желтый огонь, от бомб и ракет, которые попадались в пламени. В холодное небо Подгорного теперь уже летело всё: и магазины, и важные базы снабжения альпийского армейского корпуса.

Гранди со мной, мы повернули искать штаб батальона. Капитан Мелаццини подготовил приказ для меня. Линия обороны батальона «Тирано» должна примыкать к силам батальона «Эдоло», если их не будет достаточно, меня просили организовать немедленно линию обороны вдоль железной дороги.

/…/

Однако, приказ был невыполним. В этом аду невозможно обнаружить батальон «Эдоло», а организовать оборону вдоль железной дороги было бы безумием.

Всегда моя очередь! Должен принять командование над девятью десятками пьяных, полуобмороженных людей. Я даже не мог найти ни одного здорового альпийского стрелка для автоматического оружия! На этот раз мне выделили большую часть 46-й роты, не хотел бы, чтобы судьба 46-й роты зависела от девяноста пьяных.

Прибыл майор Макканьо из штаба полка, принес последнюю новость: «Спасайте людей, оставить вещи и материалы, сжечь архивы, оставить часть автоматического оружия, которое не используется».

Это катастрофа.

В 18.30 батальон «Тирано» покинет Подгорное, для атаки деревни Скорорыб. Линия обороны батальона на последнюю ночь – вдоль железной дороги. Только на рассвете начать движение к Скорорыбу, для соединения с основной частью батальона «Тирано».

/…/

Не думаю, о линии обороны вдоль железной дороги, не думать бы об этом никогда. Недоставало людей, они все были как мертвые. Не нашел даже ни одного для наблюдения, поэтому каждые полчаса сам смотрю нет ли русских.

Моего помощника невозможно найти. Хочу поесть, чтобы получить силы.

Часа не прошло, не сижу на месте, должен постоянно двигаться, ходить, мне принесли вино.

На зерне стонали альпийские стрелки: кто отдыхал, кто спал. Надеюсь, что на рассвете они придут в себя.

/…/

19 января 1943. 2 часа. Тревога

Ветер усиливает шум, темнота усиливает панику. Стреляет автоматическое оружие, взрывы, кажется от ручных гранат. Нахожусь один в палатке с моим страхом. Боюсь, что не прибудем вовремя и в ужасе представляю русских, которые распахивают двери и поднимают на меня оружие. Снаружи движение, как если бы русские уже пришли. Избы опустошенные, вопли, стрельба. Вдалеке один пулемет стрелял длинными очередями, может быть кому-то нужна помощь. Не вижу ничего, можно сойти с ума.

В 3 часа подъем. /…/ У нас был час времени, чтобы покинуть колхоз и выйти из Подгорного, потом будет поздно. Здоровые шли пешком, обмороженные окружили один грузовик. Для пьяных не было спасения. Вскоре отчаянно атаковали сани с мулами. В 3.30 должны прибыть другие десять мулов с сержантом Пустерла.

/…/