В последний съёмочный день после пожара было снято ещё два кадра — ползанье Малыша в траве, идущее в фильме за тем, как отец разбил ему нос, а также то, как Александр приходит в себя после обморока. На следующий день, 20 июля, Тарковский полетел в Стокгольм проверять материал. Многие члены группы, техника и реквизит оставались на острове в ожидании подтверждения, что всё в порядке, и дополнительных съёмок не потребуется. Режиссёр вернулся прямо 30-го — не хватало нескольких кадров с Александром и Малышом в сцене их столкновения. Они были мгновенно сняты, на чём съёмочный период официально завершился.
Монтаж «Жертвоприношения». Швеция, Италия, Франция. Начало болезни
После окончания работы Тарковский с женой остались на Готланде ещё на несколько дней. Режиссёру был нужен отдых. Поселились они в том доме, где во время съёмок размещались Юзефсон и Нюквист. Впрочем, отдыхом это можно было назвать с натяжкой в силу большого напряжения, а также из-за многочисленных желающих взять у Андрея интервью. Нескольким журналистам Тарковский дал согласие. Эббо Демант, отношение режиссёра к которому было особым, получил даже возможность снять здесь совместную беседу с обоими супругами на берегу моря — содержательные и крайне живописные кадры, выглядящие, словно съёмки проходили на площадке «Жертвоприношения», хотя это и не так.
Следующим проектом, который был практически готов к воплощению, стал вовсе не «Гамлет» и не «Гофманиана», а опера «Летучий голландец» в Ковент-Гардене, запланированная на февраль-март 1986 года. Художник-постановщик Карло Томмази даже приезжал к Тарковскому на Готланд — как и в случае с «Борисом Годуновым», всё начиналось с художника. Впрочем, что касается «Гофманианы», то с потенциальными продюсерами из Франкфурта — Карлом Баумгартнером и Рейнхардом Брундигом — наметились подвижки, и в сентябре вполне мог быть подписан контракт. Кроме того, Шведский киноинститут не отменял своего предложения относительно фильма о Кьеркегоре. Тарковский писал[1038]
, что за эту постановку ему могут заплатить миллион долларов, и что они также предлагали её Кшиштофу Занусси, который, быть может, уже дал согласие.В список наиболее желанных проектов, составленный режиссёром в эти дни[1039]
, входят также «Евангелие по Штайнеру», экранизация «Степного волка» Германа Гессе, «Бедная Жанна» или «Инквизитор», картина о святом Антонии, а также — Откровение святого Иоанна Богослова на Патмосе, возникшее в дневнике впервые. Возвращение к Гессе не удивительно, поскольку именно особый интерес к «универсальной культуре» и культурным универсалиям становится общей сферой для немецкого писателя и русского режиссёра. Их родство на этой почве носит глубинный характер. Недаром цитаты из Гессе Тарковский рассматривал[1040] в качестве эпиграфов к наиболее личному своему фильму «Зеркало».Трудно не заметить, что в приведенном списке доминируют литургические проекты. Очевидно, истории о святых и людях, непосредственно контактировавших с трансцендентным, захватывали режиссёра всё больше. Явственно проступает тяга стать евангелистом от кино. Откровение Иоанна, когда он находился в ссылке на Патмосе, также известно как Апокалипсис. Иными словами, Андрей планировал и далее работать с апокалиптическим сюжетом, не считая его закрытым картиной «Жертвоприношение». Очередным фантастическим совпадением выглядит то, что примерно в это время — с 1986-го по 1988 годы — братья Стругацкие писали роман «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя», в котором имеется вставной сюжет об Иоанне, а также появлении его Откровения. Разумеется, у фантастов он вызывающе далёк от догмы, но тем не менее примечательна когерентность мышления давних соавторов.